Генри Олди - Шмагия

Применительно к статуе получилось оригинально.

— Плохой тот мельник должен быть, кто век свой дома хочет жить! — мурлыча известный романс и ощущая родство с бедолагой-мукомолом, Андреа ввалился в холл аустерии. Тишина, покой. Гардероб пустует: ни одежды завсегдатаев, ни толстухи-гардеробщицы. Колдун наскоро пригладил волосы перед одним из зеркал. Перед каким именно, он не запомнил. В блестящей, чуть голубоватой амальгаме снова мелькнула крошечная тень, — чтобы исчезнуть, едва малефик рискнул скосить в ее сторону дурной глаз.

С портрета ехидно ухмылялся Пипин Саженный. «Что, братец, купол едет? — блестело во взгляде императора, прославившегося битвой при Шпреккольде и умением скручивать сразу пять кукишей. — Спать ночью надо или вино хлестать, а не в поисках рыскать! Маги-шмаги…»

Ведьма тянула Андреа в первый, «народный» зал. Пустой, как ссора зятя с тещей, зал выглядел нелепой фантасмагорией. Зато из «чистого» зала слабо, но отчетливо доносились обрывки разговора. Придержав рыжую за плечо, Мускулюс навострил уши. Ведьма рвалась в бой, но последователи школы Нихона Седовласца отличались крепостью телесной.

Смирись, сударыня. Не вырвешься.

— … с вашим талантом Реттия падет в три дня! Поверьте, я знаю толк в изящных искусствах!…

— Вы меня смущаете, сударь! На столичный ангажемент нужна лицензия Департамента Просвещения. А труппа Ухаря Мозеса наверняка станет чинить препоны. Они пользуются покровительством герцогини Клотильды: ее великовозрастный сын обожает цирк! Мозес давно втерся в доверие к герцогине, очерняя коллег…

— Пустяки! По средам в загородном имении Прельи устраиваются салоны тонких импровизаций. Я непременно возьму вас с собой…

— Вместе с Гриней!

— Разумеется! Надеюсь, вы гарантируете благопристойное поведение китовраса? Одно приватное выступление перед герцогиней и гостями плюс моя рекомендация, и лицензия у нас в кармане! Ухарь с досады изжует себе все локти!…

— Не знаю, как и благодарить вас, сударь!…

«Изменщик!» — шепот ведьмы, в пылу ревности забывшей привитые ей манеры, шуршал сталью. Меч полз из ножен: разить. Мускулюс усилил хватку: иначе вырвалась бы.

Поднес палец к губам: молчите, глупая женщина! Ревнивица могла обознаться, но колдун отчетливо слышал: Фортунат разговаривал с лилипуткой Трабунец. Это не могло быть случайным совпадением. А в любовную страсть малефик и вовсе не верил. Хотя сплетничали, будто дамы-недоросли страстны чрезвычайно, одаривая счастливцев сверх меры. Овал Небес, что задумал охотник на демонов, ведя светскую беседу с очарованной циркачкой?!

Слабый расход маны трепетал в воздухе, отдавая лавандой.

Фирменный запах работы Цвяха?!

Исследовать легчайшие чары, творимые напарничком, Андреа поостерегся. Маг высшей квалификации уловит посторонний надзор, не прекращая болтовни и собственно волшебства. Обижать же Фортуната слежкой, а тем паче недоверием, было глупо.

Колдун понизил голос:

— Мэлис, дайте слово, что будете вести себя прилично!

— Ах он подлец!…

— Сударыня ведьма! Если вы не возьмете себя в руки, мы разворачиваемся и уходим! Или я запечатаю вам уста «Печатью Буффонида»! И при каждом бранном слове вы станете плеваться чернорубцовыми жабами!

— Это у которых роговые шипы сидят на бородавках? — деловито осведомилась ведьма. — А брюшко пятнистое?

— Да. И горлышко становится желтым в брачный период.

— Вы очень злой человек, сударь Андреа. Вас, наверное, много обижали в детстве.

— Клянетесь быть выше подозрений?

— Клянусь, типун вам на язык…

— Эй, заговорщики! — Фортунат Цвях, венатор и кавалер, высунулся из «чистого» зала в «народный». — Вас в Чурихе слышно. Мастер Андреа, вы же разумный человек! Спорить с ведьмой? С этой чудесной, но крайне подозрительной особой? Зизифельда, звездочка арены, позвольте представить вам моих друзей. Уверен, не пройдет и получаса, как вы с Мэлис станете близкими подругами. А господин консультант лейб-малефициума составит вам протекцию в столице не хуже моего…

Лицо мага сияло добродушным румянцем. Во взгляде бурлило озорство, несвойственное его возрасту и положению. Хотя какое там положение? — беглец, лжеоборотень, без пяти минут государственный преступник…

— В самое яблочко! — расхохотался Фортунат, с легкостью прочитав мысли колдуна. — Вы только забыли довести рассуждение до конца, друг мой. Какие наши лета? Закрутим усы винтом…

Он подался вперед и шепнул, скорее для Мэлис:

— И все бабы — наши!

В дальнейшей беседе Андреа участия не принимал.

Можно сказать, в этом он уподобился троице Веселых Братьев, сосредоточенно пьянствовавших в углу за счет казны, в обнимку с мировой скорбью. Братьев обязывали сан и данные обеты, колдуна же ничего не обязывало. Уткнув нос в кубок дымящегося гипокраса, отдающего корицей, он смотрел вполглаза и слушал вполуха. Помнится, случайно оказываясь в салоне, где заезжий бард-экспромтер исполнял увлекательные chansons de geste, аккомпанируя себе на кобзе, Мускулюс искренне ненавидел таких героев повествования, которые поперек фабулы вдруг усаживались есть-пить и философствовать. Мерзавцы вызывали нервную зевоту.

Кто ж мог знать, что однажды…

Мэлис, мигом найдя общий язык с крошкой-акробаткой, единым фронтом выступила против насмешника Фортуната. Зизи при этом искренне полагала, будто говорит венатору чистые как слеза комплименты. Сдерживая улыбку, колдун дивился чудному раскладу. Вот сидит за столом лилипутка, бывшая шмага, наивная гуттаперчинка. А в Филькином бору ходит-бродит ее копия, по всем приметам демон в свободном состоянии. Гуляет, значит, и тайными путями творит добро. Ключевые слова: «демон», «свободный» и «добро».

Нет, ваша честь, я не тронулся. Я под присягой.

Детишек, добрая душа, спасает, пьяниц бережет. При пособничестве нахального отрока Яноша Кручека (да, ваша честь! Тоже шмаг, но беглый, из хорошей семьи!…), нашедшего приют у кожевника Леонарда. Который в юности отринул шмагию, дабы вернуться в лоно слома на старости лет. А венатор-профессионал раскладывается карточной гармошкой, ставит на демона-одуванчика «флажки» и зовет лилипутку в столицу. Заодно прощупывая ее исподтишка.

Не ощупывая, ваша честь, а прощупывая. Понимать надо!

А влюбленная ведьма старше средних лет ревнует. А малефик-вредитель в ожидании линьки все больше запутывается в этом кошмаре, словно муха в паутине. А местное население полагает вредителя-малефика спасителем и благодетелем, готово ноги мыть и воду пить. Демон творит добро, малефик творит добро, кожевник творит добро. Остальные, по-видимому, также творят добро и ничего кроме…