Ольга Денисова - Одинокий путник

Когда колдун привез его к себе, Лешеку стало хуже: боль опять начала грызть спину, появилась тошнота и озноб – солнце садилось и не давало тепла. Он не смог как следует осмотреться, да и любопытства никого не испытывал.

Колдун небрежно бросил поводья на коновязь, взбежал на высокое крыльцо и крикнул:

– Матушка! Иди в дом, ты мне нужна!

И, не дожидаясь ответа, понес Лешека внутрь. Изнутри дом был гораздо больше, чем казался снаружи, и почти все пространство в нем занимала кухня: в ней и спали, и ели, и готовили еду, и, судя по всему, пряли. Но за кухней находилось еще две комнаты – Лешек увидел двери, ведущие в них. Светлые прозрачные, решетчатые окна – такие же как у Паисия в келье – как и пышные подушки на кроватях, прикрывали ажурные белые занавеси, на столе лежала вышитая скатерть, с многочисленных полок свешивались полотенца, и вокруг было чисто, как в приюте перед приездом архимандрита. Лешек так давно не видел столько занавесей, полотенец и скатертей, что невольно хлопал глазами, глядя по сторонам – в монастыре ели на голых столах.

Колдун уложил его на широкую, мягкую кровать, откинув в сторону стеганое одеяло, и Лешек глубоко провалился в перину. На такой кровати он не лежал никогда в жизни – в приюте, как и во всей обители, на доски клали тонкие соломенные матрасики.

– Матушка, готовь полотенца, – колдун оглянулся, услышав шаги за спиной, и Лешек тоже посмотрел на входную дверь: в дом вошла маленькая чистенькая старушка, с белой головой, белым мягким лицом и белыми пухлыми руками. Рукава ее рубашки были закатаны до локтя, а на грудь одет красный передник с вышивкой. Она глянула на Лешека с любопытством, но не подошла к нему, а сразу направилась в одну из комнат, мелко семеня по выскобленному добела полу.

– Посмотри, – окликнул ее колдун, когда она вернулась в кухню, и снял со спины Лешека салфетку, – только посмотри, что они сотворили с мальчишкой…

Старушка, сложив полотенца на подушку, приложила руку ко рту и покачала головой:

– Ай, детонька… А маленький-то какой.

Лешек подумал, что он уже не маленький, но говорить ему совсем не хотелось.

– Это тот самый певун, про которого я рассказывал, – колдун нагнулся к нему и на этот раз внимательно осмотрел его раны, нажимал на них пальцами, отчего Лешек морщился и пищал, – не пищи, ты же мужчина. Ничего страшного я не делаю, только смотрю.

Лешек был с ним согласен, и постарался покрепче сжать губы.

– Скоро взойдет луна, и все пройдет. Придется зашивать, не оставлять же тебе такие страшные шрамы – девушки любить не будут.

Про любовь девушек Лешек не думал никогда, в монастыре об этом говорили совсем по-другому, и ему стало весело от этих слов колдуна.

Колдун накрыл ему спину смоченным в лекарстве полотенцем, а потом еще и теплым стеганым одеялом. Матушка тем временем зажигала многочисленные свечи, расставленные в разных углах кухни. Столько свечей в монастыре зажигали только в церквах.

– Как тебя зовут, певун? – спросил колдун, доставая с полки какой-то кувшинчик с узким горлом.

– Лешек.

– И сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Да ты врешь! – колдун рассмеялся.

– Нет, – Лешек обиделся.

– Да ладно… – хмыкнул колдун, – глотни-ка немного. Только немного.

Он поднес к губам Лешека горлышко кувшина – жидкость в нем оказалась горькой, обжигающей, и чем-то напоминала кагор.

– Что морщишься? Противно?

– Ага.

– Ничего. Все пройдет, малыш… Лешек. Наверное, Олег… Матушка, посиди с ним. Пить давай, как попросит. Но пока только воды, а завтра посмотрим. Говорить ему тяжело, так что не расспрашивай, успеем еще. Сказку ему расскажи. А я пойду, попрошу себе безоблачного неба.

Колдун поднялся с кровати, потрепав Лешека по волосам, и открыл сундук, стоящий у большой каменной печки. Лешеку было интересно, как он будет просить себе безоблачного неба – неужели станет молиться? Он не представлял себе колдуна стоящим на коленях перед иконой, да и икон в кухне не наблюдалось.

Но колдун достал из сундука медвежью шкуру, с головой и огромными когтями, снял кафтан и остался в простой рубахе, на которую надел пояс с множеством непонятных звенящих предметов.

– Смотри, парень, – сказал он Лешеку, накидывая на себе шкуру, – этого медведя я взял сам, в одиночку.

Лешек никогда не видел живого медведя, но мог вообразить, как это было непросто. И если колдун может справиться с таким большим зверем, то, наверное, бояться с ним нечего. Шкура застегивалась на множество мелких крючков, и колдун оказался одетым в нее, как в шубу, открытыми оставались только кисти рук и ноги до колена – сапоги колдун тоже снял и остался босиком. Медвежья голова с открытой пастью, откинутая ему на спину, производила впечатление странное и зловещее. Он снял с полки другой кувшин, побольше, и сделал несколько глотков прямо из горлышка, достал из сундука странный предмет – деревянное кольцо с натянутой на него тонкой кожей – и шлепнул по нему ладошкой. Раздался гудящий звук и перезвон мелких колокольцев, прикрепленных к деревянному кольцу.

– Нравится? – спросил он у Лешека, и, не дожидаясь ответа, сообщил, – ну, тогда я пошел.

И опустил голову медведя себе на лицо, как шлем, а потом заревел по-медвежьи. Звук из-под головы шел приглушенный и протяжный, и Лешеку стало немного страшно, но старушка, которую колдун называл матушкой, села к нему на кровать и прошептала:

– Не бойся, маленький. Это он нарочно тебя пугает. Я вот тебе сказку расскажу, про медведя.

Лешек хотел сказать, что он не маленький, и сказки про медведя ему в детстве рассказывала мама, а теперь ему это неинтересно. Но неожиданно сказка оказалась совсем не такой, как он ожидал – в ней человека превратили в оборотня, и он вынужден был ходить в медвежьем обличье по лесам, пока не сделает для людей что-нибудь такое, за что они пожелают вернуть его к себе. Но люди либо боялись его, либо хотели его убить. Сказка была длинная, и Лешек забыл про боль и тошноту, настолько она его захватила.

Руки у матушки оказались ласковые: она брала Лешека за запястье, гладила по голове, и ему было так приятно, что хотелось, как котенку, потереться об ее пальцы щекой.

Колдун вернулся нескоро, старушка успела рассказать еще две длинных сказки. Он вошел в дом в расстегнутой медвежьей шкуре: загорелое лицо его побледнело до синевы, тонкие губы подергивались, глаза потухли и казались мутными. Он сбросил шкуру прямо на пол и упал на вторую кровать, стоящую ближе к двери.

Матушка оставила Лешека, убрала шкуру в сундук, вынула из сжатых пальцев колдуна деревянное кольцо с колокольцами, и расстегнула на нем пояс.

– Устал, Охтушка? – спросила она заботливо, взяла со стола кружку и, приподняв ему голову, помогла напиться.