Ольга Денисова - Придорожная трава

Ника огляделась и взошла на низкое крылечко – под ногами скрипнули и шевельнулись доски.

– Заходи, – услышала она хриплый голос из-за двери, хотя не успела постучаться.

Хлипкая дверь с широкой кривой щелью у порога скрипнула и приоткрылась еще до того, как Ника дотронулась до ее ручки. Ника осторожно переступила порог и огляделась. Никакой прихожей в доме не обнаружилось, сразу за дверью располагалась кухня, довольно чистая, с выбеленной печью, газовой плитой и старым, пожелтевшим от времени холодильником. Их кухни следующая распахнутая дверь вела в единственную комнату, тоже чистую и опрятную, что никак не вязалось с внешней заброшенностью дома. По другую сторону от кухни расположилась светлая веранда.

В комнате, за круглым столом, накрытым клеенчатой скатертью, сидела старуха – рослая, сморщенная, как сухой гриб, одетая опрятно и вовсе не по-деревенски. Так одевались барышни в тридцатых годах, почему-то Ника именно так представляла себе довоенный наряд, например, Анны Ахматовой. Перед старухой на столе лежала открытая книжка, стояла высокая чашка с дымящимся чаем, валялась початая пачка «Беломора», а большая хрустальная пепельница была полна папиросных окурков.

– Заходи, чего встала, – бабка панибратски подмигнула Нике и указала на место за столом.

– Здравствуйте, – уронила Ника и, озираясь по сторонам, двинулась в комнату.

– Чай будешь? – спросила старуха, и, не дожидаясь ответа, поднялась, подошла к массивному резному комоду, на котором стоял электрический чайник, несколько одинаковых высоких чашек, сахарница и вазочка с вареньем.

– Только к чаю у меня ничего нет, не люблю я сладкое, поэтому и не держу в доме. Хочешь, могу бутербродик с колбаской сделать.

– Нет-нет, спасибо, – опешила Ника от ее гостеприимства и простоты.

– Тогда так пей, – пожала плечами бабка, кинула в чашку пакетик с чаем, и залила его кипятком.

Ника присела на краешек стула, чувствуя себя школьницей в гостях у строгой учительницы.

– Не куришь, вижу, и правильно делаешь. Но я, извини, буду курить. Форточку открыть могу, но курить все равно буду.

– Конечно-конечно, – согласилась Ника, хотя не переносила табачного дыма и никогда курить в своем присутствии не позволяла.

Старуха поставила перед ней чашку с блюдцем, сахарницу и варенье. Нике ничего больше не оставалось, как вежливо кивнуть и пригубить обжигающего чаю. Вообще-то чай она не любила, и пила обычно кофе или минеральную воду.

– Рассказывай, как тебя угораздило в Долине дом построить, – бабка шумно отхлебнула из своей чашки, смачно дунула в мундштук папиросы, постучала им по пепельнице, смяла гильзу и закурила, щелкнув бензиновой зажигалкой «Зиппо». Ника пригляделась – зажигалка, очевидно, стоила немалых денег, хотя могла оказаться и дешевой подделкой.

– Что смотришь? Дорогая вещь, человек один подарил. Знал мою слабость до дорогих безделушек. Ты-то, небось, платок притащила.

Ника испуганно втянула голову в плечи.

– Ничего. Но если в следующий раз придешь, ложку принеси серебряную. Чайную. Моя сломалась недавно – мед ковыряла засахаренный, она и обломилась. Но это если придешь, я никого к себе в гости силком не тяну, и подарков не вымогаю. Чего принесли – то принесли, на том спасибо.

– А… а откуда вы знаете, что я в долине построила дом? – нерешительно спросила Ника.

– У тебя на лбу это написано, – хрипло хохотнула старуха, – рассказывай, не тушуйся. Глупости про меня говорят, что я сглазить могу или порчу наслать. Знаю много, не скрываю. Но не глазливая я, не ведьма ведь – ведунья, разницу чушь?

Ника начала рассказ издалека, сперва робко, но постепенно увлеклась и расслабилась – она в первый раз получила возможность говорить о долине, своих страхах и догадках в открытую, не боясь показаться смешной или ненормальной. Старуха слушала внимательно, только изредка вставляла ядовитые комментарии.

К концу рассказа Ника знала, что лохматое чудовище с человеческими руками – это леший, а Мара – суккуб, и для женщин, в общем-то, не очень опасна. И что участки не продаются, потому что покупатели, появляясь в долине, чувствуют, как долина отталкивает их, и советы плотника для них большого значения не имеют. Когда рассказ Ники дошел до освящения дома, бабка презрительно скривилась и пробормотала:

– Нашла, кого просить! Их еще в позапрошлом веке поганой метлой из Долины погнали, в прямом смысле поганой. Старый-то батька это знал, а молодому, небось, силушку богатырскую девать некуда было, вот и согласился.

Когда же Ника рассказала о том, что произошла утром с отцом Андреем, ведунья захохотала громко и неприлично, смутив Нику кощунственным отношением к трагедии.

– Ой, не могу! – бабка вытерла слезы из уголков глаз, – батьке крестом по башке, значит? Молодец, болотный дедко! Нечего им в Долину соваться. И как, остался жив или помер сразу?

– Когда скорая его увозила, был еще жив, – сдержано ответила Ника.

– Ну, может и не помрет, сейчас медицина чудеса творить может. И что же ты от меня хочешь? Совета? Так я посоветую тебе уехать, и буду права. Но ведь не за этим ты ко мне шла, уехать много ума не надо, правильно я рассуждаю?

Ника кивнула, испугавшись, что ее надежда на помощь старухи оказалась напрасной.

– Я могу тебе рассказать, что такое Долина и с чем ее едят, а ты дальше сама будешь думать, что тебе делать. И советовать ничего не буду, на твоей совести будут твои поступки, если все-таки решишься не бежать, а действовать. Небось, ни леший, ни дедко болотный мне платочков не носят, чтобы я их тайну берегла. Да и жить мне недолго осталось. Сразу скажу, плотник твой – никакой не колдун, и валенком не прикидывается, валенок он и есть. Спокон веку Долина находила себе стража, который за нее да за свою избушку жизнь положить готов. Старый хозяин умер, а этот еще в силу не вошел. Лет через десять-пятнадцать, глядишь, Долина поднимет его повыше. Все ее стражи поначалу валенками были, а потом на ноги прочно вставали. Говоришь, дома его ваши клиенты ценят? Вот тут и поднимется.

– Да его деньги не интересуют, – хмыкнула Ника.

– Не в деньгах сила и власть, а в уважении человеческом. Старый хозяин председателем поссовета был, а предыдущий страж Долины и вовсе из леса не вылезал, ни гроша за душой не имел, а люди к нему на поклон за советом ходили. Вроде судьи местного, как рассудит, так и сделают, никто ни разу не ослушался. И попробовал бы кто поперек него слово сказать – не Долина, люди бы стеной за него встали. Вот расскажи кто завтра твоему клиенту из Сургута, будто плотника, который дом ему срубил, твой муж обидеть хочет, что с твоим мужем станет после этого? Вот то-то. Но сам-то хозяин избушки никакой силы не имеет, и уж тем более, никакая нежить ему не подчиняется. И хозяином его зовут не потому, что в прислугу к нему записались, а поскольку вроде как в гости к нему пришли. Уважают они его, конечно, даже любят, наверное. Только Долина и нежить, что там бродит – не одно и тоже. Долина – место силы, туда древние боги заглядывают, потому христианам туда путь и заказан. Говорят, в праздничные ночи расступаются в лесу деревья, и поднимается из земли огромный Каменный лик. И если человек там в это время окажется, может с богами говорить. Мне увидеть не довелось, но из первых рук рассказ я этот слышала.