Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

– Мог бы и раньше понять. – В военном платье и без пуза Марсель ощущал себя капитаном, а не дипломатом. – После Хексберг. Бедным птицам там вечно не везет…

– Сложный вопрос. – Рафиано с явным трудом подавил зевок: экстерриор хотел спать не меньше Марселя; так разные причины приводят к одинаковым следствиям, но насколько же приятней не высыпаться из-за хорошеньких девиц. – Не исключено, что кесарь начал думать или вот-вот начнет, а думающий кесарь – это для кесарии большое везение.

– Но не для Талига, – тихо произнесла хозяйка, и Марселю внезапно стало ее жаль.

– Сударыня, – Валме вскочил и поклонился, – величайшим везением Талига являетесь вы…

– Не будьте назойливым, виконт, – внезапно потребовал граф-отец.

– Я назойлив? – искренне удивился промолчавший большую часть беседы сын. – Сегодня? С утра?!

– Последним назойливым гостем в этом доме был Колиньяр. – Графиня Савиньяк слегка улыбнулась. Почти как Франческа.

– Если человек, используя в качестве повода копыто чужого коня, начинает говорить о собственной голове, он назойлив, – Гектор Рафиано поцеловал сестре руку, – а Колиньяры поступают именно так. Увы, назойливость обожает наносить визиты и всегда найдет повод для знакомства.

– Что-то и впрямь может стать поводом для знакомства, что-то – для дуэли, но есть и нечто среднее. То, что является поводом для незнакомства. – Пусть она улыбнется еще раз! Нельзя уезжать, оставляя за спиной печальных женщин. – Кроме того, всегда можно завести собаку. Даже левретка заставляет гостей задуматься, нужны ли они здесь, а уж «львиная порода»…

– Главное, чтобы ваши гости не узнали, что в Варасте львиных собак не меньше, чем ызаргов, – довольно-таки ехидно уточнил папенька.

– В Варасте их нет вообще, – почти обиделся Марсель. – Да, львиная собака, будучи неухоженной, приобретает такой вид, что профан может принять ее за варастийского волкодава, но это случается и с другими породами. Зато видели бы вы, как Готти поставил на место обнаглевших философов. Я бы взять подобное в рот не смог даже ради величайшей из целей, а ведь эти матерьялисты едва не покусали бедного Коко. Это было как раз в тот день, когда господин Альдо в последний раз в своей жизни сменил штаны…

– Воистину щит тошнотворности надежней щита невинности. – Алва прикрыл глаза ладонями. Закатные твари, в этом доме сегодня хоть кто-нибудь выспался?! – Но некоторые вещи следует уничтожать, как бы отвратительно они при этом ни хрустели. Графиня, вы опять молчите. Почему? Мы вас утомили?

– Я боюсь смотреть в спины. – Если Франческа станет талигойской графиней и родит троих сыновей, она будет такой, как Арлетта Савиньяк. – Сегодняшний обед – это тоже взгляд в спину. Вы уже все решили и обо всем договорились. Со мной обсуждать вам нечего, но вы слишком вежливы, чтобы это показать, и слишком мне доверяете, чтобы беседовать о цветах и погоде.

– Если б я стал своим отцом или живым старшим братом, я бы… повторил подвиг Алонсо. Постарался бы повторить, даже без надежды на успех. – Алва уже стоял у дверей; как он там оказался, Марсель не заметил. – Вы правы, сударыня. Разговоры на пороге пусты, а пообедать можно в любом трактире – их в здешних краях предостаточно. Виконт, вы все еще со мной?

– О да, – оживился Валме, одергивая камзол. – Тем более что вы отбываете, а граф Валмон остается.

Небольшой отряд затерялся в солнечных рощах. Дюжина кэналлийцев догоняет своих – ничего особенного, хотя девушки смотреть вслед будут. Заслоняясь от солнца рукой и улыбаясь своей весне и чужой дороге…

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Я не для того оставил Бертрама наедине с сырами, чтобы смотреть, как ты почти плачешь. Что ты вообразила?

Арлетта отвернулась к нависшей над балконом старой акации. Дерево помнило Алонсо и Раймонду, но все еще цвело. Их с Арно акация тоже помнила.

– Ты – дипломат, о брат мой, так заговаривай, а не растравляй…

– Если б ты была Антонием или Дивином, о сестра моя, я бы так и поступил. Что с тобой, Леттина?

– Я уже сказала. Наверное, я не добоялась за Арно, а его убили, когда ничего не могло случиться, вот и трясусь, когда уходят… Я не пророчица, я даже не суеверна, но не ждать беды не могу, и чем проще война, тем мне страшнее. Если б мальчики сцепились с чем-нибудь по-настоящему опасным, я бы не так боялась, а тут какие-то дожи, Фридрих, освободившаяся сама собой столица… Ничего серьезного, совсем как с Борнами, а кого-то все равно не станет.

– Напиши о лисе, что не боялась собак, а потом подумала и стала бояться мышей, – перебил дурацкие излияния Гектор и правильно сделал.

– Лучше я напишу лисе, то есть Катарине. Напрошусь помогать при родах. Никогда такого не любила…

– Вот и дальше не люби. Хватит смотреть на дорогу, Леттина! Они уже уехали, причем из-за твоих предчувствий – натощак.

– Они уехали, потому что все сказано, а вот с тобой, дражайший братец, я еще поговорю. Ты хорошо знаешь Лансаров?

– Не припоминаю… Кто это?

Все-таки Гектор – отменный дипломат. Не догадайся она проглядеть бумаги…

– Арендаторы. Муж и жена. Он похож на облезлого ангела, она все время в интересном положении. Их привез Арно и поселил поблизости. Я хочу, чтобы ты забрал их в Рафиано.

– Странные у тебя желания.

– Согласно бумагам, госпожа Лансар рождена в восьми хорнах от нашего дома, и я знаю, кто эти бумаги подделал. Гектор, я не алатский герцог и не… девица Карси. Я могу терпеть в Савиньяке внебрачную дочь Арно, но не убийц. Можешь держать их у себя, отдать Валмону, послать регенту, но здесь их не будет.

– Хорошо. – Когда спорить не о чем, Гектор не спорит. – Алва откровенничает с дамами… Похоже, его лихорадка зашла слишком далеко.

Лихорадка? Нет, это не болезнь. Это что-то другое, трудноуловимое и еще более непреклонное, чем раньше.

– Я бы не назвала это откровенностью. Мы заговорили об изумрудах, и я назвала Эмильенну Лансар дочерью Арно.

– Я ошибся, это мозговая горячка. Первый случай в нашем семействе… Прискорбно.

– А что бы ты подумал на моем месте?

– На твоем? – Озадаченный экстерриор… Какое дивное зрелище! – Сестра моя, я не только не добродетельная жена, но даже не гайифец! Как я могу ответить на подобный вопрос?

– Тогда скажи, за какими кошками Рокэ поклялся осыпать Эмильенну изумрудами? Мозговая горячка?

– Именуемая гордостью. Девица была ему безразлична, можешь мне поверить, но молодой человек боялся, что мы с Арно сочтем иначе, вот и выдумал… изумруды. Получилось довольно-таки страшно, я почти ее пожалел…

– Ее?!

– А ты склонна сочувствовать облезлому ангелу? Девица была готова за него и убить, и умереть, но потом идеал… разрыдался. При нас троих и при юной супруге. Назидательно, не правда ли?