Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Изродок. (часть первая)

– Здравствуйте, – почти прошептала она.

Боже, как она съехала за эти дни. Лицо – одни глазищи. Но какие! И всё. Ничего другого я уже не замечал.

– Здравствуй, – почему-то таким же сдавленным шёпотом произнёс и я.

– Мы тут говорили о музыке, – взял инициативу в свои руки отец. – И знаешь, Том, оказывается, это он сам. Это – вновь потряс маэстро исписанными листами – он сам написал! Он просто велик, твой знакомый. И, наверняка, очень добр. Злой человек такого не напишет.

– Злой человек – нет, – странно вздохнула девушка.

– Вот и лады. Сейчас пойдём обедать.

– Мы не хотим обедать. Мы прогуляемся, – покачала головой Тамара.

– Ну что же ты за гостя…

– Я знаю. Правда, Виталий?

Что я должен был сказать? Тем более, что есть мне действительно, не хотелось.

– Но вы обязательно потом приходите. Не пропадайте! – это маэстро мне уже вдогонку.

– Далеко не пойдём. Вот здесь, на солнышке, – предложила Тамара и не спрашивая моего мнения устроилась на скамейке возле своего же подъезда. – Ну?

– Не понял?

– Зачем приехал? Что ты от меня хочешь?

– От тебя? Хочу?

– Ничего не хочешь? Просто так заглянул?

– Но, Том, я… но я же люблю тебя.

– Ты? Любишь? – девушка изумлённо округлила и без того огромные глаза.

– А что тут удивительного?

– Ты?! Можешь?! Любить?!

– Но… но я не понимаю…

" Господи! Она что, узнала про Лисичку? Или про…", – пронеслось в голове самое банальное.

– Всё ты понимаешь. И я не дурочка. Видела…

– Что? Да что же видела?

Девушка вздрогнула, потом взяла себя в руки.

– Тамара! Ради Бога! Беги сюда! С мамой плохо! – прервал маэстро с балкона на самом интригующем месте выяснение наших отношений.

Одним махом, словно из катапульты, Тома пронеслась по лестнице и оказалась в квартире. Даже я приотстал, хотя ноги-то у меня подлиннее – через три ступеньки пёр.

– Вот… Скорую я вызвал… – лепетал Тамарин предок, удерживая бьющуюся в конвульсиях женщину.

– Он… маму… трогал? – прошипела девушка.

– Виталий? Нет… Только руку поцеловал… А что? – растерялся маэстро.

– Что же ты делаешь, чудовище? Её-то за что? – начала вдруг трясти меня за ворот рубахи девушка.

– Да я… да ты что?

В это время мама Тамары забилась в ещё более сильных судорогах, потом разом обмякла, затихла.

– Умерла? Умерла? – прошелестел музыкант, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

– Га-а-ад! – девушка отпустила меня, но рванулась почему-то не к матери, а на кухню. Я же кинулся к слепой. И совсем она не умерла. И даже наоборот…

– Обернись, тварь! К смерти своей обернись!

Я обернулся, и Тамара вдруг ткнула меня здоровенным ножом в живот. Это было столь неожиданно, что я даже не понял сразу и не почувствовал боли.

– Она же… жи… – пролепетал я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Где смерть твоя? Здесь? Или здесь? – уже со всего размаха ударила ножом меня явно обезумевшая девушка. И смерть моя действительно была "где-то здесь", потому, что закружилось, закружилось всё у меня перед глазами, а затем взорвалось и разлилось ярко-зелёным пламенем. … Отец внимательно смотрит на меня и грустно качает головой.

– Ты должен запомнить, сын, раз и навсегда, что это – жизнь. Это – борьба. Они злы и свирепы. Они неисправимы. Это – отбросы, брак, может, специально созданный природой для нашей цивилизации.

– Я понимаю, отец. Но… не могу пока. Не могу!

– Без этого ты не станешь и не будешь взрослым.

– А что я буду?

– Не знаю… У нас в роду никогда не было такой… аномалии, но в других семьях… нет, лучше тебе не знать. Лучше попробуем ещё раз. Я сам подберу… дичь.

Успокоенный, я засыпаю, а отец ласково гладит меня по лицу…

– Драк, драаак, ну, очнись же! – голос Тамары. Нежный голос и ласковые прикосновения. Я лежу в маленькой комнатке на маленькой кроватке. Такой маленькой, что ноги свисают чуть ли не на половину. Наверняка, Тамарина комнатка и её же кровать.

– Ну, очнулся! Молодец! Как ты? Не очень больно?

Да за такой взгляд этих глаз я бы, я бы… Эх, жаль, что ничего не болит! Да, действительно ведь ничего не болит! Да что же это? И Тамара с ножом привиделась?

Я под одеялом провёл рукой по телу. Ничего. В смысле ран.

– Я уже смотрела. Ничего. Заживает как… как…, ну не знаю.

– Смотрела?

– Ну… перевязала было, – её почему-то передёрнуло. Ну да, "почему-то". Кишки реально мне выпустила. Кого же от такой картинки не передёрнет. Но что и как дальше?

– Это папа. Он закричал, что ма жива. И она на крик сказала, что глаза, словно слезами наливаются. Па закричал, что всё, как у него. Потом увидел, что с тобой…

В общем, когда санитары приехали, они обоих забрали. У па натура тонкая, артистичная. Вот он в обморок и свалился. А я, пока они ещё не приехали, тебя сюда затянула. Вот и выхаживаю.

– Не понимаю. Постой, дай въехать. Значит, маму со слезящимися глазами – в "Скорую", папу с обмороком – в "Скорую", а меня со вспоротым пузом – сюда, "выхаживать"?

Как эээ кота какого?

– Ну какого там кота? Почему?

– Ну, людей – врачам, а котов – сами выходим?

– Виталь, давай не будем. Тебя – санитарам? Ещё одну скорую вызывать потом?

– Загадками говоришь. И вообще – чего воркуешь? Чего не добила? Может, для того и оставила?

– У мамы, как и у отца, восстановилось зрение. И ещё – голос. Ты бы послушал!

– Рад за вас всех. И что?

– И отца и матери касался ты. Мы с па вспоминали. В тот вечер ты её не трогал, как-то при знакомстве обошлись. А отцу руку пожимал. А в этот раз – матери.

Значит, это ты?

– Ну, если так, давай тебя поцелую, чтобы мозги немного… А то с ножом!

– Но я думала, ты её, как Женьку и тех других…

– Я?

– А кто, я что ли? Ты что, совсем меня за дурочку считаешь? И кроме того… ну, видела я, Виталя. Уже два раза видела. Тогда, у скамейки… И ужасно испугалась.

Особенно, когда ты меня ещё схватил и поволок.

– Понёс.

– Угу. Оно, конечно, захватывающе, но я ещё не привыкла. Виталь, а ты можешь всё время быть вот таким?

– Каким?

– Ну, вот таким. Красивым. Стройным… человеческим, – осторожно погладила меня по лицу девушка. Я перехватил её руку, поцеловал. Тома немного напряглась, но ладошку оставила у меня на губах. И я начал потихоньку по этой нежной коже красться губами выше, выше, к плечу, к шейке, к щёчке, к чёлочке, к губкам…

Здесь девушка затрясла головой и отстранилась.

– А что я не всегда такой? – продолжил я начатую тему.

– Ты сам знаешь.

– Да сам я, – резко вскочил я с койки. И ахнул, вновь укутываясь в одеяло. Я был абсолютно голый!

– А что было делать? Вся одежда в крови и в этой… Ай! – её опять передёрнуло.

– И вообще, тебе же всё равно, правда?

– Что всё равно? Почему?

– Но это же всё не настоящее?

– Да… да ты что? Как это не настоящее! Ещё какое… Откуда ты знаешь, нет, откуда ты такое придумала?