Наталия Касторф - Осторожно – Питер! – Свежераспечатанные тайны

Правда, крутых иностранцев сначала не давали, до перестройки Юрик работал исключительно с чехами. Ему бы и чехов не дали, да язык больно трудный – труднее всех славянских языков вместе взятых.

До перестройки славянские языки назывались "соцовскими". Учить их мало кому хотелось из-за нищеты носителей языка. Твёрдой валютой рядом с "соцами" не пахло, и штатные гиды на такой вариант неохотно подписывались, то и дело норовили на больничный смыться.

Чехи были чуть богаче других "соцов" и считали себя в праве доставать обслугу мелкими придирками.

– Лариса, нас опять пересадили?

– Постоянные места на кладбище.

– А можно вместо кофе чай?

– Будете себя хорошо вести – получите чай!

Этот диалог смахивает на разговор вожатой с пионерами в столовой лагеря на двести человек, однако сцена происходит в солидном ресторане. За столами пожилые чехи, а рядом скачет на одной ножке гидесса примерно их же возраста, только несколько другой комплекции, ибо она не употребляет.

Список того, чего не принимает внутрь Лариса Юзефович, ветеранша туристического спорта, такой же длинный и впечатляющий, как и её ноги на шпильках: пиво, сливочное масло, все без исключения колбасы, макароны, сладости и т.п. В её возрасте женщины уже не носят таких высоких каблуков, а Лариса, помимо шпилек, пялила на себя ещё и юбочки до кобчика и килограммовые серьги-гири. В командировки, помимо вышеперечисленных вещей, она брала спортивную обувь, и треники. Пока туристы дрыхли утром по номерам, она нарезала круги вокруг гостиницы. При этом ухитрялась подмечать, кто куда идёт и что несёт. Как-то Юрик на зуб попался.

– Юрка, что тебе чехи подарили?

– Да вот…

Юрик раскрыл перед носом Лариски пакет, а там – два вымпела с пивзавода "Будвар" и несколько значков.

– Это потому, что ты зачуханный. Мне бы не посмели!

И умчалась. Старая стрекоза любила подхохмить.

Работала Лариска исключительно с чехами и редко-редко с поляками. Ей до чёртиков надоели братья из соцстран. Вскоре ей предстояло вместе с мужем Лёнечкой, сыном и беременной невесткой линять в Америку, где её приставят к плите и памперсам, а шпильки принудят снять навсегда. В своей семье Лариска лицо подневольное.

Юрик, в отличие от Лариски, чехам не дерзил, за что однажды был отмечен комплиментом:

– Панэ Йиржи, спасибо, что вы с нами! Та пани поставила бы нас по ротам.

Кого они имели в виду, не трудно догадаться. Ларискина группа сидела рядом, буквально впритык. Но убоище на шпильках сделало вид, что ничего не слышит. А может, и впрямь с ушами плохо…

Богатые чехи валом валили в Союз по профсоюзным и непрофсоюзным путёвкам, так что гостиницы от них буквально трещали. Чешских переводчиков не хватало, вот и пошли в ход студенты-внештатники, а вместе с ними и старшеклассник Юрик, хорошо знавший чешский язык с детства.

Возвращаясь в Питер, Юрик не подозревал, что рабочий опыт и умение зарабатывать на жизнь пригодятся ему очень скоро, и что кладбищенская тема, над которой они с Лялей хохотали в поезде, неожиданно приблизится, станет осязаемой.

Перед самым отъездом мама внезапно почувствовала себя плохо. Прилегла даже.

Юрик хотел было всё бросить и остаться дома, но Маринка накинулась на него, словно коршун.

– А я на что?! Поезжай, проветрись, заодно и подарочков нам привезёшь!

Маринка любила подарочки. Кто ж их не любит…

"Дохлый заяц в действии" Выйдя из вагона, Юрик подал Ляле руку и стащил её чемоданчик на перрон. С удовольствием вдохнул питерский воздух. Приятно, чёрт возьми, возвращаться в Город, где прожил всю сознательную юность и часть детства.

Шевелить ноздрями долго не пришлось.

Бабушка подогнала такси почти к платформам, так как накрапывал дождь. Она напялила на голову полиэтиленовый пакет. Получилось что-то вроде треуголки.

– Чего ж не позвонили-то?

Да, действительно, чего было не позвонить? Хорошо, хоть куроводихи сориентировались.

Бабушка схватила Лялин чемодан и, не обращая внимания на стоны Юрика, хотевшего помочь, рванула к стоянке такси.

– Поедешь сначала к нам, – прозвучал приказ Наполеона в полиэтиленовом шапо.

Ляля хитро улыбнулась, будто всё подстроила она.

Юрик сначала так и подумал, но бабушка развеяла его подозрения, сказав, что впопыхах забыла доверенность в школу отнести. При этом она крепко обняла его, несколько раз поцеловала и попросила сохранять спокойствие.

– Ты… это… только не нервничай…

Потом чуток ещё потискала. Будто он психбольной или нытик.

– Ты… это… только не нервничай… – снова сказала бабушка за чаем.

Ей, наконец, пришлось объяснить своё поведение. Маму Юрика свезли в больницу по "скорой" сразу после его отъезда, и больше он её не видел. Имеется в виду, живой.

Выходит, хорошо, что на границе их задержали, а то бы пришлось возвращаться уже из Берлина или из Праги. Так и на похороны можно было опоздать.

Юрик слышал, что любящие супруги друг без друга долго не живут и умирают с незначительным отрывом. Значит, мама, всё-таки, любила пожилого отчима. После смерти отца прошло много лет…

Ляля с бабушкой тогда очень помогли. Если бы не эти два шустрых ангела, что бы он делал – подумать страшно.

Маринка на похоронах отсутствовала. Её сельская родня вымирала большими пачками, и она как заводная моталась на загородные похороны.

С Харитоныча толку было ещё меньше. Он ушёл в запой недели на две, в связи с чем харитонью подъезд не нюхал полторы декады…

После маминой смерти Юрик резко повзрослел, а значит пропасть между ним и Лялей увеличилась.

Ляля продолжала учиться в школе, а он, поступив на вечернее отделение филфака, сразу принялся пахать, как очумелый. Во-первых, чтобы забыться, а во-вторых, деньги были нужны. От армии долго отмазываться не пришлось – у Юрика в детстве была астма.

Когда пришли лихие девяностые, то бишь 1991-й год, Юрику стукнуло двадцать, а Ляле пятнадцать. К тому времени Ляля стала дичиться его, ну прямо как манерная смольнянка. То ли действительно профессорских кровей оказалась, то ли ещё что.

Бабушка, конечно, удивлялась больше всех…

На момент распития Лялей харитоновки с последующим переходом на мамину мемориальную койку шёл уже год 2006-й. Кого же она грохнула, а главное – зачем?

Причина могла крыться в любовных муках: ведь Дуремар давненько её бросил. Свалил себе в Голландию, якобы, на стажировку, и – тю-тю!

Нет, она, конечно же, одна не куковала. Её съёмная квартира ни в коем разе не напоминала келью.

Юрик как-то раз, чисто по-дружески, спросил, мол, с кем живёшь-дружишь.

Ляля ответила, что ни перед кем отчитываться не собирается, тем более что он всё равно женат и болтается по Москвам в своё удовольствие. На последних словах был сделан особый акцент.