Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Он вернулся к Гроверу: генерал что-то говорил, но Бейсингем с изумлением осознал, что не понимает ни слова. Все вокруг словно бы приблизилось и отдалилось одновременно: вещи были близкими, звуки – далекими. Ужасно захотелось лечь, пусть даже прямо на пол, все равно, хотя герцогу не подобает валяться на полу, это он пока что помнил. Он огляделся: неподалеку, возле самой стены, двое стражников снимали с соломенной подстилки провисшее тело. «Отмучился», – подумал Энтони.

Скажи ему кто-нибудь два дня назад, что он ляжет на вонючую солому, где только что лежал мертвец, Бейсингем бы пальцем по лбу постучал. Но теперь он видел лишь одно: охапку соломы, на которую можно лечь. С трудом удерживая в равновесии качающийся пол, он добрел до нее, рухнул и не помнил больше ничего.

…Он еще лежал и вспоминал, когда в дверь заглянул Шантье. Подвижное лицо маркиза было бледным и застывшим, но приветствовал его Рене с обычной непринужденностью.

– Как лекарство? Помогло?

– Великолепно! – воскликнул Энтони. Голос звучал слабо, надтреснуто, но звучал – а он думал, что после такой ночи вообще говорить не сможет. По тому, как еще больше напряглось лицо Рене, Бейсингем понял, что улыбка ему не удается, стер ее и продолжил: – Ты так тонко понимаешь, что такое похмелье… Я начинаю думать: уж не предаешься ли тайному пьянству?

– Ну что ты?! – Рене переставил стакан с постели на столик и протянул Энтони халат. – У меня столько друзей, что самому пробовать не обязательно. Ванна с утра в боевой готовности. Прости, я позавтракал без тебя, но это было давно, и я с удовольствием повторю. Жду тебя в малой гостиной.

Рене повернулся и, отметая все возможные возражения, вышел. Бейсингем предпочел бы не покидать постели, но маркиз не оставил ему выбора. И ведь он, как всегда, прав: лежать в таком состоянии – последнее дело. Энтони выволок из кровати свое тяжелое безвольное тело и, чертыхаясь про себя, побрел в ванную комнату.

…Окна гостиной, выходившие на город, были наглухо зашторены, но Энтони казалось, что запах горелого мяса доносится и сюда. По крайней мере, при виде ветчины его затошнило, и наблюдательный Рене тут же приказал убрать все мясное. Есть не хотелось, и Бейсингем, попробовав фрукты, взял чашку кофе.

– Что-нибудь известно? – поинтересовался он.

– Почти весь нижний город как собака слизнула, одни развалины. Уцелела половина каменного города и монастырь. Точно, конечно, не подсчитать, но предполагают, что мертвых – тысяч пятнадцать – двадцать да на руках властей около пятидесяти тысяч живых.

– Откуда так много? – удивился Бейсингем. – Ах да… праздник! Нечего сказать, съездили поселяне в гости к родне…

– Да, кстати… – продолжил Рене, – мне стражники сказали, что если бы не ты, все было бы намного хуже. Что ты взорвал центральные ворота, и придумал поставить лестницы, и повернул толпу, и отстоял монастырь. За тебя весь город молится…

– Лестницы придумал капрал… – Энтони замялся, он не знал даже имени усача. – Толпу повернул лейтенант Эсмер, а в монастыре главным был Флори… Я не я буду, если для них орденов не добьюсь.

– Но все равно ты теперь для них, – Рене кивнул на окно, – где-то рядом со святым Ульрихом.

– Да уж, – на этот раз улыбка, кажется, получилась, – мне настоятель монастыря доказывал, что я совершил чудо. Ну, правда, не такое, как Ульрих, разрядов на пять пониже, но все же чудо. У меня вся ночь была полна церковных приключений: с одним попом чудеса совершал, с другим вино пил. Толстый такой сальвианец… Мне-то что – а ему теперь придется каяться, что с безбожным лордом Бейсин-гемом…

– Уже не придется, – прервал его Рене.

– Неужели святого отца затоптали? – Энтони покачал головой. – Страшная штука – паника.

– Нет, не в этом дело. Понимаешь, там была богадельня при аббатстве…

– Он что, думал стариков спасти? Знаешь, он мне умным не показался, но не до такой же степени…

– Нет, конечно, – пожал плечами маркиз. – Какое там – спасти. Из них половина с постели не вставала. Он их исповедовал, ну, и все вместе…

Энтони вспомнил толстого мешковатого священника, торопливо семенящего через собор, собственное ехидство – и медленно провел рукой по лицу, стирая непрошеную краску стыда. Есть расхотелось окончательно. Хотелось не то удавить кого-то, не то поднять голову и завыть на луну – но даже луны, чтоб повыть всласть, и той не было… Он тряхнул головой и стал слушать дальше.

…В полдень, когда все закончилось, Рене, обнаружив, что Бейсингема нет дома, отправился на поиски, объехал весь город и нашел его, наконец, в монастырской больнице, на соломе. Перепугался насмерть, но выяснилось, что Энтони не ранен и не обожжен, а всего лишь мертвецки устал и столь же мертвецки пьян.

– Как тебя раздевали – это же был цирк со зверями, – рассказывал Шантье. – Ты дерешься, стражник тот, здоровый, ругается. Я говорю: «Режьте одежду!» Те на меня вылупились, а мне смешно, у тебя же ведь штаны не последние… И вправду пришлось резать, никак иначе было не справиться.

– Ничего не помню! – покачал головой Энтони. – Как есть ничего.

Рене улыбался. Владел он собой великолепно, как всегда. Энтони представил себе, как маленький чувствительный маркиз обходит казармы, где вповалку лежат измученные солдаты, больницы, наполненные криками обожженных, и на сердце потеплело. Выть на луну больше не хотелось…

Дожди шли несколько дней. Когда они закончились, на месте нижнего города образовалась огромная лужа черной грязи, над которой кружилось воронье. Как ни старались похоронные команды, сразу найти и похоронить всех погибших они так и не смогли. И теперь внизу бродили, проваливаясь по щиколотку, люди со странным пустым взглядом, вооруженные топорами, лопатами и носилками. Ориентируясь по вороньему карканью и возне бродячих собак, они вытаскивали из-под развалин то страшное, что еще несколько дней назад было людьми, складывали на телеги и вывозили за городскую стену к огромным рвам. Иной раз жители сами копались в развалинах, искали тела близких, чтобы похоронить по-человечески, но это удавалось редко – большинство погибли не дома, а опознать то, что оставалось от человека, побывавшего в огне, не под силу никому.

– Господь всех разберет, – пытались утешать похоронщики.

Кто-то соглашался, кто-то просто не слышал.

Похоронные команды еще не закончили работу, а на пожарище уже появились рабочие, разбиравшие развалины. Первыми зашевелились хозяева сгоревших мастерских и складов, многие из которых жили и держали деньги в верхнем городе. Они упорно строились на старом месте, иной раз за свой счет восстанавливая внутреннюю часть стены. Ясно почему – там, под развалинами, были тайные ходы и тайные кладовые. За неимением своего товара, цены на контрабанду взлетели до небес.