Наталья Резанова - Камень Великой Матери

– Ты перестала слушать, – сказал Твайт. – Нельзя отвлекаться, когда речь идет о столь важных вещах. Vir sapiens dominatur astris. [2]

– А я не vir, a virgo. [3]

– Если ты будешь со мной спорить, то никогда не научишься ничему, кроме как выводить бородавки!

– Тоже неплохое занятие, – огрызнулась я. – От него-то польза есть.

В дверь постучали, и я подошла к окну глянуть, кто. Это был Руфий, каноник от св. Бригиты, баловавшийся тайными науками, и потому заглядывавший к Твайту. Хозяин приказал впустить, а самой убираться куда-нибудь. Он всегда боялся, что кто-то прониательнй разглядит во мне нечто иное, чем простую служанку. Я с удовольствием оторвалась от колодца знаний, подхватила корзину и отправилась в торговые ряды. В околотке у нас говорили: «Наконец-то Твайт решился завести домоправительницу» и понимающе ухмылялись. Совершенно, между прочим, напрасно. Никаких поползновений на мой счет Твайт не предпринимал, отчасти по причине своего преклонного возраста, а также потому, что продолжал меня бояться.

Шел снег. В этом году зима настала рано, и люди по привычке с опаской ждали установления льда, ибо в это время обычно возобновлялись военные действия. Но пока ничего такого не было слышно. Видно, потеряв независимость, город получил-таки передышку. И голода здесь не было. Во всяком случае, в лавках было что выбирать, а выбирать мне приходилось тщательно, даже если путь мой не лежал дальше пекаря. Причиной привередливости был Твайт, который следил, как бы я не съела чего нечистого. Это тоже было новшество, раньше я ела только для утоления голода.

Я вернулась с наступлением темноты. Каноник ушел. Не знаю, о чем они говорили, по-моему Твайт всегда морочил ему голову, но в этот раз вид у него был озабоченный. Мне он ничего не сказал, только сообщил, что ночью решил повторить опыт с зеркалами, хотя все предыдущие были неудачными. Должно быть, несмотря на самоуверенность, Его терзала неопределенность, и он хотел, чтобы я увидела в магическом зеркале какие-нибудь указания относительно своей судьбы. Отсюда и его отчаянные попытки составить мой гороскоп. Я считала это занятие бесполезным, так как не знала времени своего рождения, но Твайт, хоть и твердил строку Вергилия Мага насчет мудреца, повелевающего звездами, в то же время все ставил в зависимость от этих звезд. Звезды, числа, буквы – все у него мешалось, и одно подменяло другое.

Необходимые приготовления он сделал сам. У него были сомнения относительно праведности производимых манипуляций, а я, пока не прошла всех испытаний, должна оставаться незапятнанной. Твайт расставил зеркала, начертил на полу неполный круг и зажег свечи, которые так же сделал сам. Когда я в чистой льняной одежде вступила в круг, он его замкнул. Конечно, этих книгочеев «круг» означал совсем иное, чем сборище деревенских колдунов. Я стала смотреть, как обычно, в центральное зеркало. Твайт, перед тем, как отойти, проверил, прочно ли заперты ставни – по городским законам все огни в этот час должны быть давно погашены. Потом засел в углу со своими вычислениями.

Время шло, чародейские свечи таяли, а я по-прежнему ничего не видела за тусклым стеклом, кроме собственного лица – широкие скулы, короткий нос, зелено-карие глаза, серые волосы в скобку. За эти месяцы я налюбовалась на них больше, чем за всю предшествующую жизнь. Потому что дома у меня не было зеркала.

– Ну, что? – не выдержал Твайт.

– Все то же.

Он опять погрузился в свои вычисления. У него была привычка бормотать, когда он думал.

– Есть планеты мужского начала – Сатурн, Юпитер, Марс и Солнце, и планеты женского начала – Венера и Луна. И одна планета общая для мужчин и женщин – Меркурий. Есть планеты благодетельные – Юпитер, Венера, Солнце, и планеты зловредные – Сатурн и Марс. Луна и Меркурий несут в себе в равной мере добро и зло. Тобой, несомненно, владеет Меркурий, и он обращен к тебе светлой стороной. Пока что ты не вступила на путь зла, и судьба тебя хранила. Но если твоя звезда повернется к тебе темной своей стороной… – он надолго умолк.

Я вышла из круга.

– А Высокий Дом – они черные или белые?

– Ни то и ни другое, – прошептал Твайт. – Высокий Дом – потому и высокий, что превыше категорий. Черное, белое – это для таких, как мы, им подвластно все. Но убивать высший маг не может, так установлено, иначе нарушится связь вещей… Почему ты заговорила о Высоком Доме?

– А почему ты заговорил об убийствах?

Он не ответил

– Только и слышу – Высокий Дом, Высокий Дом, а говорить о нем не хочешь. Ты знал кого-нибудь, кто принадлежит к нему?

– Н-не думаю… Это раньше они держались больше на виду и действовали открыто… Теперь у них другие обычаи. А раньше… Говорили, что Луп Мелен принадлежал к Высокому Дому, но он уже тогда отошел от них. На долгие годы уезжал в полуденные страны…

Мелен. Это имя я услышала сперва от колдуна из-за перевала, а потом, довольно часто, в Вильмане. Но Хошан говорил про Лупа Мелена, а здесь упоминали только его сына Кена Мелена… Кен Мелен, по прозванию Престиагар, советник короля Сигберта, ученый механик, впоследствии изгнанный и убитый.

– А Кен Мелен?

– Наверняка нет. Но его кончина темна. Это было еще до войны, и никто не знает… – Он вцепился руками в ворот. – Мне страшно, Ирруби, а тут еще этот Кайс…

– Что? – Мне послышался какой-то щелчок. Наверно, ветер ставнем. – То есть, я хочу сказать – кто?

– Мне рассказал о нем каноник, а он слышал от других… Это приемный сын одного рыцаря из Эйлерта, ставший командиром наемников. У него есть дар… сильный дар, но злой… и начатки второго зрения. Он опасен… что, если он пойдет на Вильман, и опять настанут смутные времена?

Я знала, что во время последней войны Твайт где-то скрывался, и приехал в Вильман, когда уже все успокоилось. А ведь у меня больше оснований бояться. Но я не чувствовала страха. Вообще ничего. Я подошла к окну и открыла ставень. Ворвавшийся в комнату ветер и снег взметнули свитки и загасили огарки свечей. Твайт кинулся перебирать свои записки.

– Зачем ты это сделала?

– Так. – Я смотрела в окно, в ночь. – Душно здесь…

Но прошли дни, недели, а ничего не стряслось. Твайт успокоился и продолжал учить меня. Поэтому я удивилась, когда однажды (дело уже шло к весне) застала Твайта в величайшей растерянности. Он выбежал мне навстречу.

– Ирруби! Ирруби! Подавай на стол! У нас гость!! Лучшее, что есть в доме! И, – тут он понизил голос до шепота, – будь осторожнее. Не разговаривай с ним. Он многое видит…

– Ладно, прикинусь дурочкой. А в случае чего – отведу ему глаза.

Твайт был так растерян, что не сделал мне в ответ своего обычного замечания насчет деревенских глупостей, к которым он причислял умение отводить глаза.