Светлана Ширанкова - Легенда Кносского лабиринта

Я не хочу сказать, что мы с Дедалом не расставались. У того было полно дел: придворный советник Миноса — должность хлопотная. Но даже когда его не было рядом, моя жизнь была наполнена присутствием наставника. Буквы-закорючки — микенские, сидонские, финикийские. Пергаментные свитки с бесконечными родословными богов, титанов, героев, описанием земель и городов, которые я никогда не увижу. Странные задачки-загадки про Харона, волка, козу и капусту. Я пыхтел, ругался всеми грязными словами, которые удавалось подслушать у солдатни, грозился расшибить себе голову о стену, а лучше — свернуть шею этому деспоту, и с замиранием сердца ждал его улыбки над коряво исписанным пергаментом и скупой похвалы за самостоятельно сооруженную модель водяного колеса. Короче, Дедал ничуть не удивился, когда я вчера ввалился к нему среди ночи с немаленьким кувшином прамнейского в обнимку.

— Радуйся, Астерий! Хотя твоя радость и так скоро польется через край. Проходи, богоравный, озари своим присутствием мое скромное жилище.

Икнув, я плюхнулся на край ложа, чуть не выронив принесенный кувшин.

— Издеваешься? Я пришел к тебе за советом и сочувствием, но, видимо, не найду здесь ни того, ни другого. О, равнодушный, иль в грудь твою боги сердце из камня вложили?..

Я еще раз икнул, сбился и замолчал. Дедал, вздохнув, отобрал у меня «источник радости» и водрузил на стол вместе с неизвестно откуда появившимися чашами — под подушкой, что ли, хранил? Миска с маслинами и овечий сыр возникли там же вообще без его непосредственного участия.

— Мальчик мой, аэда из тебя не выйдет — гнилыми смоквами закидают. Поэтому давай оставим в стороне мое сердце и перейдем к твоему состоянию. Сочувствия особого не обещаю, а совет — по обстоятельствам.

Не представляя, с чего начать, я разлил густую красную жидкость по чашам, припал к своей, одним глотком осушив больше половины, и самым позорным образом закашлялся. До слез. В конце концов, мне кое-как удалось вытолкнуть из себя два слова:

— Я идиот.

— Неужели ты только что осознал этот банальный и общеизвестный факт, и он на тебя подействовал столь прискорбным образом?

— Твое мнение обо мне сейчас чересчур близко к истине. Я дал одно опрометчивое обещание, и теперь понятия не имею, как мне быть.

— И чего ты хочешь от меня? Я должен помочь его выполнить или придумать способ его обойти? Не заставляй тянуть из тебя клещами каждое слово, это утомляет.

И я, сбиваясь, мыча и мямля, принялся излагать. Про Ариадну. Про Тесея. Про грядущие игры. Про отца, с которым я так и не поговорил о поведении сестренки — пожалел ее, но, похоже, зря. Или не зря?

— Понимаешь, после происшествия с перстнем отец, кажется, затаил злобу. За афинянами — а особенно за одним из них — присматривают в десять глаз, и подозрительные случайности кружат над ним, как воронье над падалью. Пару дней назад две ядовитые змеи решили переночевать прямо у него на ложе. Думаю, не стоит напоминать, что ядовитую гадину на Крите днем с огнем не найти, разве что за большие деньги.

— Что, герой по примеру великого Геракла придушил змей?

— Мммм… нет, герой… он был в другом месте. А утром к нему в комнату зашла служанка и, увидев змей, подняла такой крик, что примчавшиеся воины разнесли постель в щепки вместе с чешуйчатыми тварями, прежде чем разобрались, что произошло.

Дедал насмешливо изогнул бровь, но не стал уточнять, где же ошивался гость.

— Затем у бревна, на котором я учу пленников держать равновесие, оказались подпилены цепи, а Тесей как раз взялся раскачивать его вместо меня, чтобы потренировать остальных. Эта штуковина рухнула и только чудом не пришибла трезенца. Ну и, наконец, сегодня, когда я впервые решил вывести к ним живого быка, в загон очень своевременно залетел целый рой диких пчел. Зверь совершенно обезумел, и я до сих пор не понимаю, как он не перекалечил всех нас, — я скривился и потер бок, где наливался синевой роскошнейший кровоподтек на ребрах. — Наш герой, конечно, рванул к быку так, будто и ему пчела под хитон залетела. Слава Зевсу, хоть остальным хватило ума попрятаться за скамьями. Можешь себе представить картину: по арене носится с ревом огромная туша, брыкаясь и время от времени падая на землю, один идиот подкрадывается к зверюге с совершенно непонятными намерениями, а второй идиот подкарауливает момент, чтобы вовремя вытолкнуть первого идиота из-под копыт, потому что обещал сестрице сохранить его никчемную жизнь.

— Ну и как, сохранил?

— Ага. На свою голову.

… бросок, и гибкое тело отлетает в сторону — все-таки я раза в полтора тяжелее сероглазого недоразумения, но оборачиваться на возмущенный вопль времени нет, потому что на меня прут сорок талантов живого веса в крайне дурном настроении, снабженные острыми рогами, и надо отвести их прочь с этой стороны арены…

… крики воинов и рабов, бряцание копий по металлическим щитам, вой охотничьих рогов — эй, вы же не дикого кабана загоняете, эта скотина привычна к шуму толпы — я танцую перед носом разъяренной бестии, пытаясь направить животное обратно в стойло, надеюсь, кто-нибудь сообразит прикрыть за ним двери…

… я кажусь ему источником всех бед, и он полон решимости со мной разделаться, отрезая все пути к отступлению, кроме одного, привычного — вверх, только ни в коем случае нельзя прыгать ему на спину, мне нужно перелететь через него, иначе придется начинать все сначала, а я устал, и пот заливает глаза…

… отталкиваюсь изо всех сил, пытаясь сделать движение более длинным, чем обычно, и песок арены, на который я в конце концов падаю, кажется мне мягким облаком, ложем, достойным богов, пока чьи-то руки не вздергивают меня вверх, и я крепко ударяюсь боком о каменную скамью. Кажется, даже бык покраснел, выслушав мою тираду, наполненную упоминаниями интимных мест олимпийцев в разных сочетаниях.

Отдышавшись, я обнаружил, что зверюгу заперли в загоне, а я полулежу на коленях у ходячей афинской неприятности, и эта неприятность весьма пытливо вглядывается в мое… э-э-э… ну, скажем, лицо. На прямой вопрос, какого даймона его понесло к быку под копыта, Тесей начал бормотать о том, что у него имеется опыт противостояния рогатым тварям. Насколько я понял, упомянутые рога прилагались к Марафонскому быку, которого в свое время Геракл вывез для Эврисфея с Крита на большую землю. До сих пор не знаю, зачем микенскому ванакту потребовался специально обученный для игр бык, но справиться с ним так никому и не удалось, и животное просто выпустили на волю пастись. От такой жизни зверь обнаглел, зарвался и начал докучать окрестному населению. А наш красавец, значит, его убил, чем снискал вечную славу.

Я начинаю смеяться — сначала тихо, но потом сдерживаться становится невмоготу, и я хохочу в полный голос, едва не падая с колен, на которых меня продолжают удерживать чужие руки. В ответ на недоуменный и слегка обиженный взгляд поясняю, что вмешался не зря и теперь точно в этом уверен: спас ни в чем не повинное животное от смерти, пусть и от руки великого героя.