Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Экая редкость, — отмахнулась Иль, — Встречала я раз зверюшку эту в Ингмаре. Обыкновенная кошка. Белая. Большая.

— Очень большая, — поправила Леттиса, — И с вот такущими клыками. И невероятно хитрая.

— Вот и та тварь тоже. Тоже хитрая. И клыки у нее не меньше дюйма. Я следы измеряла, от укуса.

— Рано или поздно ее кто-нибудь подстрелит. Тогда поглядим.

— Ага, пытались уже. Она засаду словно чует — за милю облетает. Хитрющая, говорю, невероятно.

— Ты лепи пилюльки-то, лепи, руками не размахивай. И помельче делай, это тебе не конфеты.

Девушки споро катали по муке черненькие горошины. Коробочка наполнялась.

Я выкинула из головы непонятную кровососущую тварь. Впереди меня ожидало кое-что поприятней, а именно — свидание с Норвом.

Дана, Эрбова дочка, поставила передо мной третью кружку пива с арваранским. Добавляет Эрб арваранское в пиво. Мужикам деревенским нравится, а женам их — нет.

— На здоровьице.

Я, как заведено, хлопнул ее по ядреному заду:

— Благодарствую.

Сычу-охотнику полагалось уже изрядно набраться — для меня Эрб доливает кружку арваранским на треть. Я у него считаюсь «своим», поскольку знаю о его делишках и даже сам покупаю чистую «арварановку», как они здесь ее зовут. На арвараньих, сталбыть, хвостах.

А что, Сыч-охотник — бобыль, ругаться приходить из-за него некому — Эрб может быть спокоен.

Вот эту кружку долакаю и — на боковую. «Не переться ж в ночи в Долгощелье. Оставайся у нас, Сыч.» Знаю, в чем дело, дорогуша Эрб. Знаю. Данка твоя — девка сурьезная. Денег у тебя на троих хватит, ежели брать в расчет делишки твои темные с контрабандистами. А Сыч вам с Данкой глянулся — не пойми чем, да только глянулся, и все тут.

Когда-то, тысячу лет назад, Эгвер говорил: «От женщины, во имя ее и ради нее многое творится в мире. И хорошее, и дурное, но дурного — больше». Наверное, он прав. Ведь даже То Самое в конечном счете случилось из-за женщины. Взбалмошной сероглазой девицы, имени которой я сейчас и не вспомню… Ладно, прекрати. Лероя ее звали. Лероя Таунор. И что тебе с этого?

Глянул в угол, где уже постелили на лавке. Дана расстаралась. Заботится. Ну-ну.

Эх, было б сетей штук семь… Лучше — десять. Тогда бы тварь ента уж точно попалась. Куды б ей было деваться… А так — остается уповать на богов да на Великий Случай. Ну, то есть, того — на Единого Милосердного.

Я усмехнулся, облизал усы. Дана высунула нос с кухни, встретилась со мной взглядом и шустро порскнула обратно. Нда-а, с этим надо что-то делать. Правду сказать, трудновато в последнее время Сычу-охотнику оставаться Сычом. Развелось тут всяких, именем интересуются, да «как занесло в наши края», да «не из Тилата ли сам-то»… А — того, на черта они сдались, приятели енти? Знамо дело — пивка задарма похлебать, дичинки потрескать — енто они, сталбыть — завсегда пожалуйста. А добра от них не дождесся, токмо кошелю урон. И Данка…

С одной стороны — того. Эрб мужик справный, при деньгах. Трактир у его, опять же. Не последний, одним словом, человек в Косом Узле. Да тока всем известно: баба — она транжирка. Завсегда транжирка, и хуже нет, чем бабе под каблук угодить. А ента — вона как папашу к рукам прибрала. От его одно и слыхать: «Хозяйка моя, хозяюшка…»

Говорят, в мать пошла. Та тоже была — палец в рот не клади, клешню по локоть отхватит. Упасите боги от таких хозяек!

Я опустил руку, и тотчас холодный мокрый нос поднырнул — гладь. Редда, Редда, девочка. Вот моя хозяюшка, и другой не будет. Не нужен мне больше никто.

А Данке надо бы чего-нито сказануть. Чтоб, сталбыть, того — отлипла. Потому как негоже девке за мужиком бегать. Особливо ежели она тому мужику и с доплатой не надобна…

Вот тут-то и началось.

Шум на улице, истошный бабий взвизг:

— Нечисть! Нечисть, оборони Господи!

— Ай, батюшки! Где?

— У Борга! У Борга во хлеву!

Попалась добыча хитрая — слухучая — кусучая. Ай да Сыч! Ай да охотник!

Я выскочил из трактира.

Колокольцы, протянутые от старостина хлева, надрывались, словно тварь неведомая и впрямь с арварана размером. Народ повыбегал из домов — крики, гам, столпотворение. Редда держалась у ноги, взрыкивая и толкаясь плечом, чтоб не затоптали опекаемого.

И вдруг — вой. Жуткий, звериный, низкий — почти на грани человечьего слуха — аж шерсть на загривке дыбом. Вот это да! Кто же там попался, боги милостивые?

Мы с Реддой пробивались через толпу ошалелых жителей Косого Узла, признаться, с трудом — ни меня, ни хозяюшку мою боги ростом не обидели. Весом, впрочем, тоже.

Снова — вой. Злоба и отчаяние. К земле пригибает. Что ж там за тварь-то, Иртал Разящий?! Удержит ее сеточка моя хлипкая? А то ведь вырвется добыча — и поминай, как звали…

— Наддай, хозяюшка.

— Ар-р.

Во дворе старосты творилось просто черт знает что. Штук пять факелов — рыжие всполохи прыгали, выхватывая из толпы перекошенные лица полуодетых перепуганных крестьян. Дверь на сенник распахнута, оттуда, перекрывая мычание Борговых коров, донесся подбадривающий возглас Кайда Кузнеца:

— Смелей, Господь обережет!

Я протолкался к сеннику, и тут оно снова взвыло — Кайд едва не выпустил палку, на которой держал фонарь, а приставленная к сеннику лестница вместе с человеком на ней рухнула назад — только что не мне на голову.

Человеком оказался Ольд Зануда — он взвыл почти как тварь на сеннике и принялся ругаться. Кайд, вздымая фонарь на палке, как святой Кальсабер факел, воззвал:

— Братие!!! Доколе терпеть будем?! Огня сюда! Спалим тварь сатанинскую!

Заголосила Боргова Мелисса, сам староста рявкнул:

— А ну, назад! Не сметь! Кому говорю, назад!

— Не спеши, Кайд, — сказал Сыч-охотник погромче. — Ежели сам боисся, дай людям спробовать, — подобрал лестницу, приставил на место.

Рагнар Секач тем временем поднял Ольда и встряхнул — на предмет выяснения целостности костей. Ругань, почти уже стихшая, возобновилась.

Я прихватил багор, которым, видать, орудовал Ольд Зануда и полез на сенник.

Темно, ч-черт.

— Фонарь подымите. Выше, мать вашу так.

Взгавкнула Редда — «Что там? Я нужна?»

— Обожди, хозяюшка.

Где ж ты, тварь сатанинская, аль как тебя там?.. Ох ты!.. Ну и ну…

У стены, в переворошенном сене каталось нечто — здоровенное, раскоряченное, черное, лохматое-косматое… И оно опять — завыло.

Но я вам, милостивые государи, не Ольд Зануда. Я вцепился в край полки, а для верности еще подстраховался багром. Переждав, попытался поддеть крюком за сеть, в которой тварь запуталась, по-видимому, намертво. Удалось с третьего раза.

Ну, и куда прикажете ее теперь? Тварь билась, хрипела и подвывала, тащить ее на себя мне что-то не улыбалось. Сами, того — целуйтесь с ентой штукенцией. А мы ее счас вон тудыть спиханем, куды сено грузят. В кормушку, сталбыть, сверзится. Сенца бы тока сперва набросать, не то сломает себе чего…