Ярослава Кузнецова - Что-то остается

Тут тварь сорвалась у меня с багорного крюка и снова взвыла, катаясь по сеннику — я чуть с лестницы не полетел, удержался в последний момент. Вот ведь гадость этакая!

Вовсю шуруя багром, я наконец спихнул-таки мерзкую каракатицу, чьи бурные телодвижения малость затрудняла моя сеть.

Тварь обрушилась в кормушку с грохотом и воем, Борговы коровы как взбесились — заорали дурными голосами, заметались, бухая копытами в стены — хлев ходуном заходил, аж лестница затряслась.

Пока я спускался, мужики с вилами и баграми выволокли тварь на улицу и рогатые обитательницы хлева малость поутихли. Уф-ф, черт побери, ну и работенка!..

Внизу гомонили возбужденно, вдруг ахнули — толпа резко раздалась в стороны. Я спрыгнул с предпоследней ступеньки, успокоил Редду, протолкался к дверям хлева и увидел неразлучную троицу — Кайд Кузнец, Рагнар Секач и Ольд Зануда — деловито лупивших тварь по чему попадя орудиями землепашеского труда. А вот это, дорогие мои, никуда не годится.

Кайд полетел влево, Рагнар — вправо, Ольд взвизгнул по-бабьи и схватился за задницу — Редда улыбнулась ему.

— Осадите назад, мужики, — проговорил Сыч-охотник веско.

— Пожечь нечисть! — придушенно вякнул Ольд Зануда и шатнулся в толпу от моего взгляда.

— Ты, паря, того, — подбоченился Сыч-охотник. — Сеть мою заговоренную оплати, а потома — жги на здоровьице.

— Не заедайся, Сыч. Оплатим, — встрял Кайд.

Ах ты ж, боже мой. Ладненько.

— Три лира. Гони монету.

— Побойся Бога, Сыч…

— Не боюсь. Три желтых. Сколько плочено. Ну? То-то. Отлезь и не замай.

Тварь между тем никаких признаков жизни не подавала — валялась нелепой кучей у моих ног.

— Ты вот что, Борг, — рассудительно заметил трактирщик, — Надо б в Бессмараг послать. К мать Этарде. Уж она-то ведает, чего с нечистью делать полагается.

— И то правда. Ну-ка, Кайд, Рагнар. Ступайте в Бессмараг. Обскажите все, как есть. Совета испросите.

Побурчав, что, дескать, все едино тварь сатанинскую спалить велят, кузнец с молотобойцем удалились.

Я присел на корточки, пытаясь разглядеть в непонятной мешанине хоть что-нибудь. У плеча вздохнула Редда. На заднем плане бубнили:

— Эва, глянь, не поймешь, чего у ней где…

— Да уж, одно слово — нечисть.

— Кабы не амулеты Сычовы, ушла б тварь, как Бог свят, простой сетью — того, не удержишь…

— Охо-хонюшки, что ж теперича будет-то?

— Ай! Не выпутывай ты ее, Сыч, Альбереном Заступником заклинаю!

А я и не собирался никого выпутывать. Я просто хотел определить, где у твари голова, а где — задница. Пощупал осторожно…

Боги мои!.. Кто бы ни была эта штука, она — разумна! Принятые мною поначалу за неопрятную шкуру нетопыря лохмотья оказались — одеждой. Шерстяной тканью, понимаете? Кадакарская тварь носила одежду!

А потом я увидел руку. Стиснутую в кулак окровавленную смуглую тонкопалую руку, самую что ни на есть человечью, с грязными, обломанными ногтями…

Мимо уха моего сунулся Реддин нос, ткнулся, пальцы разжались — ладонь жестоко изрезана. За багор ухватился, что ли?.. Кровь красная, тоже как у людей… Редда деловито облизала твари, то есть, существу, раненую руку, сама копнула дальше.

Ионала Милостивица…

— Батюшки!.. — охнул кто-то из любопытствующих.

У разумного существа полагается быть лицу, даже если, оскаленное, из-за порядочного размера клычищ, оно и похоже на ночной кошмар. А Редда, хозяюшка моя невозмутимая, лизала эту, с позволения сказать, физиономию с истовостью, достойной лучшего применения.

— Ой, нет, не могу, оно счас бросится!

— Да кто на тя бросится-то, дурища?

Я последовательно подавил в себе желания: оттащить Редду и бежать куда подальше; отодвинуться и — отвернуться. Продолжил нехитрый свой осмотр.

Тэ-экс. Черное, кожистое — енто, сталбыть, крылушки. Ежели мы — нетопырь, значитца, и крылья нам положены перепончатые. Сеть бы снять, да разглядеть тебя толком, кадакарский житель…

Зрители, кто с перепугу, кто — подзамерзнув, потихоньку расползались.

— Слышь, Эрб, ловко ты придумал-то. Небось, Кузнецу тока дай — спалил ба Боргу хлев, как Бог свят, спалил ба…

— И то. А тварька — вона, гля, и не страшная совсем, тихая.

— Ага, видал я тебя, кады она выла.

— Ой, тьфу, тьфу, сгинь, диавол, изыди! Тьфу!

— Че мать Этарда скажет, как полагаешь?

— Одному Богу ведомо. Она, мать Этарда — того. Все знает. Мудрая женщина.

— Айда, мужики, ко мне. Энти возвернутся — углядим в окошко-то.

— Твоя правда. Мороз сегодня…

Я набрал соломы и хворосту из Боргова хозяйства, разложил возле твари костерок. И правда, померзнет еще, бедолага.

Редда от добычи моей не отходила. Я почувствовал даже что-то вроде ревности — вылизывает «нечисть», как мать родная…

Почему-то пришел на память арваран. Арваран, арваран, тварь хвостатая…

(Господин Судья города Кальны, Лайтарг Ардароно, идет спокойный, собранный (Арито сказал — он в Каорене служил), а за ним на шаг — этакая махина футов семи ростом и ширины соответствующей, обманчиво неуклюжая, пятнистая, клыкастая, увенчанный пикой толстенный хвост, и глаз не оторвать, а надо смотреть на Ардароно, потому что вот сейчас, сейчас…

И нож летит в судью, и — неуловимое движение длиннющей лапы, и тяжелый метатель — такой крохотный в арвараньих пальцах с тускло взблескивающими когтями. И Ардароно усмехается, и качает головой — словно сочувствуя неудачливому своему убийце, а арваран внимательно обнюхивает метатель…)

С чего это меня на воспоминания потянуло? Из-за клыков? Пожалуй, у того приятеля они поболе были, чем у добычи моей…

— Ну, Кайд?

— Че сказали-то?

— А мать Этарда где?

Вернулись посланцы Борговы.

Кузнец приосанился и изрек:

— Того, значится. Мать Этарда почивать изволят. Велели нечисть до утра передержать где-нито. А с утреца, сталбыть, придут. Из Бессмарага.

— Ага, — подтвердил Рагнар. — Так-то, братцы.

Борг задумчиво поскреб в бороде.

— Передержать, значит… Вот незадача…

— Так че, — влез Ольд Зануда, — Пущай туточки вот и полежит. Че еще надыть?

— Померзнет он тута, — покачал головой староста. — В тепло его надобно. В сарай… В амбар…

Он шагнул к твари, и остановился, потому что хозяюшка моя, нависнув над нелепым свертком, заворчала, глухо и низко — «Не трожь. Уйди, я за себя не ручаюсь».

Во, сталбыть. По нраву ей нечисть-то. Ишь, изменщица.

— Ладныть, мужики, — поднялся Сыч-охотник. — Неча тары-бары разводить. К себе заберу.

Борг вздохнул облегченно, по толпе прошелестело уважительное:

— Эка… Не боится…

— А че, он — охотник, ему полагается…

— Сеть заговоренная, три лира плочено…

— Сеть тварь удержит…

Только б добыча моя громогласная не прочухалась, а то ведь схарчить — не схарчит, а тяпнуть — того, могет. Я ухватил за сеть — тварь оказалась неожиданно легкой — перебросил через плечо.