Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Эй! — негромко окликнул Мотылек, — Что там… Эй, что случилось?

— Сдаюсь, — сказала я. — Вытащи меня отсюда.

— О пропасть…

В голосе его не было торжества. Скорее недоумение.

Вывернувшись назад, я протянула обе руки. Рывок — меня выдернули из снега, как муху из киселя.

— Ну, кусай, — пробормотала я, отряхиваясь. — Кусай. Ты победил.

Он сжал мое плечо.

— Смотри. Туда, назад.

Я посмотрела. Рыжая хвойная проталина исчезла. Исчезла абсолютно — покрытый лесным мусором, рыхлый, грузно осевший снег был повсюду равномерно глубок.

Однако каменистая плешь посреди полянки, на которой мы стояли, оставалась на месте. В дальнем ее конце за деревья уводила черная дорожка сырой земли, будто приглашала к дальнейшему путешествию. Вперед. Только вперед…

— Горячая Тропа!

Я смятенно уставилась на Мотылька. Он неловко коснулся моей руки:

— Что такое? Ты испугалась?

— Проклятье! Горячая Тропа! Мы влипли!

— Влипли? Прилипли? Почему?

— Ты же в Кадакаре живешь! Неужели не знаешь? Это самая что ни на есть Горячая Тропа, по которой можно идти только вперед! Чтоб мне гореть! — я в отчаянии топнула ногой, — Черт знает, сколько миль придется шагать, и черт знает куда она выведет!

— Успокойся. Я видел такие… штуки. Не знал, что это… что по этой тропе можно ходить.

— Тебе хорошо, ты по небу летаешь. А нам, разнесчастным трупоедам, на своих двоих приходится… Проклятье…

Горячую Тропу когда-нибудь притянет к дороге, или к нормальной тропе, или к жилым местам… да только кто знает, когда и где!..

— А ты ходила по таким тропам?

Мотылек ничуть не был обеспокоен, он с любопытством поглядывал по сторонам.

— Не я. Мой… приятель. Он часто пользуется Горячими Тропами. Он умеет их искать и каким-то образом может вычислить, куда они выводят. Так он ходит из Этарна через Долину Трав на перевал, минуя Око Гор. Он контрабандист.

— Кон… тран… бадист, — с трудом выговорил Мотылек, — Что это?

— Это… Послушай, давай думать, как мы отсюда выберемся. Ты-то можешь улететь, а я…

Он улыбнулся.

— И ты можешь улететь.

— На тебе верхом, что ли?

— Вер-хом — что это?

— На спине у тебя. Не выдумывай. Ты меня не поднимешь. А поднимешь, так грохнешься вместе со мной, костей не соберешь.

Он наклонился, обхватил меня поперек туловища и без усилий оторвал от земли. Я засучила ногами:

— С ума сошел! Отпусти!

— Легкая, — усмехнулся он. — Я тяжелых носил. Да.

Ощутив под ногами землю, я отбежала на несколько шагов.

— Ты только-только поправился. Тебе нельзя перенапрягаться!

— Хочешь идти ногами? Много… э-э… долго-долго?

Идти ногами не хотелось. Но и садиться парню на шею тоже никуда не годится. Он такой тонкий, руки как прутики, а я далеко не пушинка. Может, удастся как-нибудь обратно… через все эти снега? Наломать лапника и — ползком на животе…

— Послушай, — уговаривал Мотылек, — Я хочу… сказать тебе…

— Подожди.

А если сплести из веток что-нибудь вроде снегоступов… У Сыча такие были, на плоские корзины похожи, коза их еще обьела…

— Альса.

— Я думаю, отстань… Что?!.

Моргая, я смотрела, как он подходит. Горячая Тропа исчезала за его спиной.

— Альса, — проговорил он. — Я хочу сделать это. Для тебя.

— Что?..

— Мое имя — Стуро.

— О Господи…

Я растерялась. Что это на него накатило? Нашел время… Но что-то жгучее выплеснулось из сердца, залило щеки и уши, и здравый смысл мой поскользнулся на ровном месте и шлепнулся в лужу. Я прижала руки к груди. Пропасть… неужели мне так легко вскружить голову?

Мягко придерживая меня за плечи, он прошел несколько шагов к центру полянки. Отсюда и до кромки леса, где чернела проталина, начинался небольшой уклон. Мотылек развернул меня лицом к себе.

— Хватайся за шею.

Он наклонился, бесцеремонно подхватил меня под ягодицы и буквально набросил на себя — так, умываясь, плещут себе на грудь пригоршню воды.

С треском и грохотом распахнулись оба крыла и, наполнившись, выгнулись, зазвенели, зарокотали тихо и грозно, как тонко раскатанный металлический лист. Длинные волосы хлестнули меня по лицу.

Мимо уже мелькали стволы сосен, размазываясь в красно-коричневый забор, а за спиной Мотылька у меня на глазах затягивалась Горячая Тропа, не оставляя ни голой земли, ни наших следов — ничего.

Потом меня чуть заметно тряхнуло — и полянка, и окружающий ее лес провалились вправо и вниз. Я вскрикнула. Обнимающие руки сжались крепче.

— Держись!

Странно измельчавший пейзаж протанцевал плавный пируэт, раскланялся во все стороны и сгинул, а на его месте развернулась слепящая синева. Потом совсем рядом, сбоку, чередой проплыли блистающие зубцы Алхари. Потом жесткие волосы снова засыпали мне лицо, и я зажмурилась.

Так было хуже. Мне казалось, я падаю спиной вперед, зачем-то обхватив руками и ногами падающее вместе со мною существо.

— Держись! Спускаемся!

Ветер уперся ладонями в позвоночник. Крылья сменили плоскость, разрезая студенистый воздух, как два ножа. Откуда-то снизу, кружась, всплывала долина в кольце гор. Я с трудом сглотнула — отпустило заложенные уши.

— Ноги! Не опускай ноги!

Сизые горы, испятнанные белым и черным, пологой спиралью вознеслись вокруг. Свитые в косу волосы Мотылька взлетели прямо в зенит.

Мягкий толчок, пробежка. Еще один толчок, посильнее — в спину. И еще один — в грудь.

Ветер смолк, будто выдохся. На мне грузно шевельнулся Мотылек, сполз в сторону. По всему телу неуклюже протащилось полусложенное крыло.

— Альса, эй…

В глаза лилась лазурь. Расплывалось темное пятно головы на ее фоне.

— Альса, ушиблась?

— Нет.

— Вставай.

Я моргнула. Остывшие слезы пролились по вискам, уползли куда-то за уши. Он, склонившись, внимательно глядел на меня. Он тяжело дышал, оттягивая пальцем воротник.

— Я никогда не летала, Мотылек.

— Стуро, — поправил он. Слизнул с верхней губы пот, — Стуро. Скажи — Стуро.

— Стуро.

Он опустился на корточки, осторожно посадил меня в снегу. Пейзаж дрогнул и качнулся.

— О-ох…

Стуро привалил меня к плечу, вытряхивая снег из капюшона.

— Ничего, Альса. Сейчас пройдет. Надо посидеть… отдохнуть…

Мое дыхание скапливалось в спутанных его волосах, у самой шеи. Там было жарко и влажно. Ворот рубахи приотстал, и оттуда, из складок одежды, пахнуло теплым, терпким, винным запахом пота, и другим запахом — пронзительно-опустошающим запахом весеннего ветра.

Я переместила голову, и губы мои попали точно в яремную ямку, между ключиц. Стуро прекратил хлопать ладонью по моей спине и замер.

Мягкая пульсация крови. Губы щекотало. Я снова поцеловала — чуть повыше. И еще раз — в горло. Он сглотнул.

— Альса…