Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Вот книгу напишу…

— Обиделась.

— У меня своя корысть.

Упрямая лираэночка.

Мы пошли дальше. Она впереди.

— А чтобы не путаться в фауне… — сказал я в ее прямую спину, — Ирги меня звать.

Альса остановилась. Обернулась.

— Все-таки тил. Я уж думала, не найлар ли ты?

Я хмыкнул.

— Спасибо, Ирги.

— Не за что.

Внезапно с неба обрушился Звук — жуткий хохот, гул обвала, дьявольские взвизги…

Я сбил Альсу в снег.

— Мамочки!

Прикрыл, приняв упор на колено и выгнувшись.

Редда и Ун — по бокам.

В руке — нож мой верный.

А над головой — со свистом — пронеслась — черная клякса.

Козява.

— М-мать. Убью.

Второй раз за сегодня вытащил из сугроба Альсу, отряхнул.

Стуро между тем вернулся, снижаясь, зацепил крылищами своими за елки, грохнулся, побарахтался в снегу, выскочил на тропку.

— Веселые игры! — заорал гневно, — Да?! Я тут! А вы! Пропасть!

Грозен — ух! Забоялся, сталбыть.

— Здесь нету! — продолжал бушевать козява, — Там нету! Ты сам говорил!

Ах ты, твареныш этакий. Я же еще и виноват.

— А скажи-ка, друг, — начал я вкрадчиво, отодвинул барышню и издал «рычание снежного кота»: — Где ты сам шлялся?! Обещал на виду быть! Я т-те щас покажу «здесь нету, там нету»!!!

— Я летал! — пискнул Стуро, — А ты!.. Ты!..

— А я — ходил! Летать, знаешь, не обучен! Ладно, хватит. Пошли домой.

Выстрелы в темноте. Стрелы — одна, другая, третья — уходят во мрак. Во мраке — перебежки, вскрики, ахи, что-то с грохотом рушится, разбивается, раскатывается в разные стороны. Кто там вскрикивает, ахает и раскатывается — неизвестно. Понятно только одно — стрелы куда-то попали. Но куда? Или в кого?

Сыч, сорокопут, кошки… Что означает весь этот зверинец? Какие из моих выстрелов вслепую поразили цель? Сколько стрел пролетело мимо? Где, наконец, трофеи? Опять я осталась с пустыми руками.

Отец, а пуще него — двоюродный дед Мельхиор — любит поучать: «Извлечь информацию можно из чего угодно. Слова же — кладезь неисчерпаемый. Слова — что орехи — снаружи кожура, мало на что пригодная, а внутри — сладкое ядрышко».

Вот только не впрок пошли мне лираэнские хитрости. Зря дед Мельхиор кивал и щурил выцветший глаз. Зря отец снисходительно трепал меня по плечу. Умудрившись получить от Сыча богатейший материал, я не выжала из него ни капли смысла.

— Привет, Ирги.

— Привет.

Он повернулся от печи, в руках чайник.

— У меня тут хлеб, да грудинки копченой кусочек. Пожуем, пока козява гуляет?

— Пожуем. Давно он улетел?

— Да с утра раннего. Как умчался…

— Ищи ветра… — я уселась, оперлась локтями о стол, — Понимаю я его. Я бы тоже… с утра до вечера.

Сыч, то есть, теперь уже не Сыч, а Ирги, поставил передо мной дымящуюся кружку. Нарезая хлеб и грудинку, он хмурился, вздыхал.

— Что-то ты невеселый сегодня.

— Да нет, ерунда. Просто не привык еще, что парня поблизости нет.

Он сел напротив, откусил бутерброд, пожевал. Посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

— Умом-то вроде соображаю, что ничего такого не случится. Но, когда он под боком, как-то спокойнее.

— Мотылек знает, куда можно летать, а куда лучше не соваться. В прошлое воскресенье на службе Этарда целую лекцию прочла поселянам. В качестве профилактики. И девочки к Боргу ходили, и к Эрбу, специально предупредить. Чтоб — ни-ни. Хотя, конечно, всегда найдется пара-тройка личностей… Тот же Кайд, например. Пока-то он себя тихо ведет.

Ирги уныло покивал буйно-косматой головой.

— Я тоже парню вдалбливал. Со своей стороны, так сказать. Впрочем, его учить не надо. Это мы с тобой для него — «люди». А остальные — как были трупоеды, так трупоеды и есть.

— А Иль с Леттой?

— Они — «девочки». Трупоедицы или нет, я не выяснял, — Сыч (Ирги, одернула я себя) — усмехнулся: — А ты — «та, которая наша».

— Которая ваша. Очень лестно. Правда.

Тут, по моему мнению, вводную часть беседы можно было заканчивать. К интересующему меня вопросу я подплывала кругами, издалека.

— Кстати, насчет девочек. Они сейчас заняты по горло. Готовятся к выпуску. И наколки им должны сделать со дня на день. Ты видел когда-нибудь марантинскую наколку?

— Не доводилось, — Ирги пожал плечами.

— Ее наносят вот сюда, на внутреннюю сторону предплечья. Наколка изображает цветок черного мака о четырех лепестках, наложенный на свернувшуюся узлом змею-Амфисбену. У Амфисбены две головы, они повернуты в противоположные стороны, это символ двойственности: Свет-Тень, Пламя-Лед, Жизнь-Смерть… ну, и так далее. А мак, соответственно, изображает целительство. Интересно, правда?

— Н-да, — ответствовал Ирги, поджимая губы в бороде. Пальцы его застучали по столешнице, — Весьма интересно. Весьма.

— У моего двоюродного деда, в Катандеране, есть большой геральдический альбом. Я всегда любила его рассматривать. Ты ведь знаешь, геральдический зверь Лираэны — Белый Дракон. Вообще, знак Дракона символизирует вечность, а белый цвет — чистоту и святость. А вот у альдов старый королевский герб — Камана, это такая мифическая птица с головой рыси. А у Каорена — два герба; мирный, торговый — Золотая Ладья, и военный — Альбатрос и три скрещенных стрелы. А у Тилата какой знак?

— У Тилата? — Ирги перестал барабанить и дернул плечом, — Кастанга знает, какой. Овца вроде… на фоне гор.

Голос у него сделался напряженным. Не нравился ему этот разговор. Вообще похоже, он после вчерашних откровений решил идти на попятный.

— Забавно, — я делала вид, что не замечаю его недовольства, — У благородных семей тоже есть свои гербы. Но они, как правило, сложные, составлены из множества мелких частей. Например, у Треверров — три алые розы на золотом поле. Вообще наша фамилия так и переводится — три розы, «трев иверан» на мертвом лиранате. Но мне больше нравится герб семьи Нурранов из Тевилы — крылатый корабль и шестнадцать алмазных звезд. У альдамарской аристократии все больше геометрические фигуры в ходу, правильно их называют «геральдическими», ну, там — глава, стропило, пояс… А вот изображения, взятые из реальной жизни, негеральдические, весьма редки. Но я припоминаю один герб из книги… Кому он принадлежит, не помню… Там изображена кошка… а, может, две…

Ирги рывком поднялся, и я прикусила язык. Ох, зря я все это затеяла…

— Черный леопард. На лазоревом поле, — Ирги шипел сквозь зубы, — С серебряной каймой.

Я ясно различала подтекст — если ты сию же минуту не прекратишь играть в эти игры, я тебя вышвырну, как…

Редда подняла голову, ставя торчком уши. Скрипнула входная дверь, в сенях прошелестели шаги. Охотник движением фокусника накинул на хлеб и мясо кусок полотна, заменявший полотенце.

В комнату вошел Мотылек.