Генри Олди - Рубеж

Раненый чумак из последних сил полз к столу, оставляя за собой кровавый след. Правая рука жалко тянулась вперед; в кулаке зажат нательный крест.

- Гринь, сучий сын, ты куда?!

- Кровью истечешь!

- Небось, башку говорящую узрел, крестом защищался!

- А чего ж тогда к ней полз?

- Чумак! Ты меня слышишь?

- А-а-а… - старший сын моей Ярины с трудом раскрывает глаза. - Пан есаул? Он… он меня… велел, чтоб на крест позвал… Я… оборониться хотел… не помню… дальше…

- Вот ведь отродье сатанинское! И креста не боится!

- Так он же ангел… бывший…

- Ангел? Лучше скажи - сам сатана! Чортяка, ты зла не держи, ты-то другое дело…

- А чего ему того креста пугаться? Крест-то иудин, дочерна замаранный, нет в нем Господней силы…

Дальше я уже не слушал.

- Пойдешь ко мне на медальон?

- Пойду, - шевельнулись синие губы, и я поднес к ним открытый медальон.

…Золотые корабли идут по золотым хлябям, золотые тучи идут по золотым небесам, золотые пылинки пляшут в золотом луче, драгоценный дождь нитями тянется к литой тверди, желтые листья бубенцами звенят на желтых деревьях, на златом Древе Сфирот…

Колыхнулся, разом потяжелев, драгоценный кокон.

Внутри шевелился, словно приходя в себя и осматривая свое новое жилище, маленький рубиновый паучок.

- Стало быть, теперь твой черед, чортяка. Сперва я за всех решил, не спросившись, теперь - ты. Ну, значит, так тому и быть. Не боишься только, что он в тебя перейдет, душу твою схарчит? Или у тебя души все одно нет?

- Есть, - почему-то сейчас я был в этом уверен. - Но ему она не по зубам.

- Почему так?

- Потому что я - каф-Малах. Я - свободен. Я сам - Свобода. Меня можно убить. Но покорить - нельзя. Если даже у Самаэля, Ангела Силы, князя из князей Шуйцы, не вышло… Ну а вдруг выйдет - тогда мы просто умрем. Оба.

Я улыбнулся сотнику Логину.

- И он это знает, пан сотник.

- Почему? - тихо спросил сотник. - Почему ты такой?

- Потому что буква "Бейт", символ Существ Служения, означает испокон веков: "Именно так!" А путь свободных, мой путь лежит под знаком буквы Каф, означающей: "Как если бы…"

- Это тебе тот старик сказал?

- Да. Это мне сказал тот старик.

- Мне б такого старика, - Логин Загаржецкий смотрел в пол, а мне казалось: в лицо он мне смотрит, не моргая. - Эх, чортяка! мне б его, в Валки! Клянусь Христом-Спасителем, я б ему сам синагогу выстроил…

- Пане сотник! пане сотник, да погляньте же!

Кричал есаул.

Он стоял у раскрытого окна и все тыкал мосластым пальцем куда-то ввысь, в левый угол.

Я пригляделся.

В радужном куполе, как раз в том месте, на которое указывал есаул, плавал бледный, размытый переливами серпик.

Месяц.

А темнее снаружи… нет, не становилось.

Время пожирало само себя, свившись цветными прядями. Последнее, жалкое: время-сирота. И еще: "Время нарушать запреты…" - подумалось невпопад.

Бледный, размытый месяц скалился сквозь переливы радуги призрачной ухмылкой. И женщине вдруг померещилось: они сейчас находятся внутри отрубленной головы - всего, что осталось от умирающего Сосуда. Ненасытная радуга поглотила тело, с черепа опадает жалкая плоть - вот и она, единственная радость: усмехаться напоследок костяным оскалом месяца…

Сале тряхнула головой, но наваждение не исчезло. Смерть лишь позволила женщине оторвать взгляд от ее ухмылки - чтобы дать возможность увидеть себя всю, целиком. Картина гибели притягивала, не давая отвести взгляд. Что привлекало в этом зрелище? безумное величие? извращенная красота?

Кто знает?

Радужный саван уже давно окутал близлежащий городок, подступил к речке, через которую спешно переправлялись последние беженцы. Было отчетливо видно: им не успеть… так и случилось! Неумолимый саван накрыл несчастных.

Сале закусила губу.

Вода в речке вдруг встала хрустальной стеной, просияла сотнями цветных бликов, выгнулась горбом, исполинской, невиданной волной; подхватила, завертела отчаянно барахтающихся людей… людей ли? Уж и не разберешь: руки-ноги щупальцами выгибаются, мелькает в водяном вихре смазанная невнятица, за жизнь когтями-зубами цепляется - поздно спохватилась, глупая!

Поздно.

Издалека долетел то ли стон тяжкий, то ли всхлип, то ли плеск - и весь тебе итог. Нет больше речки, и никого нет, кто на ближний берег выбраться опоздал. А кто успел - со всех ног прочь бегут. Одна беда: ноги подламываются, словно ветер беженцам встречь дует; да не просто ветер - ураган!

Сбивает, назад за шкирку тащит.

Вот один не выдержал: обернулся, застыл - да сам прямо в радугу и бросился, ровно в омут! Только круги пошли - по цветной пучине, от радостного камня.

Сале и сама чувствовала неодолимую притягательность надвигающейся радужной смерти. Оттуда веяло свежестью, светом, и одновременно - покоем, вечным отдыхом от сует и страданий. Тек переливами на краю слышимости малиновый звон, обещая нечто большее, чем просто небытие. Может быть, и правда?…

Вон уж и деревья на берегу ветвями к радуге потянулись. Изогнулись стволы, потекли свечным воском, будто и им хотелось туда, в свет запредельный.

В свет, за которым - тьма.

Тьма ли?

- Не спешит кнеж угоду подписывать, - голос есаула вырвал женщину из гипнотического транса, плеснул в лицо студеной водой, отрезвил. - Вроде, самое время. Как мыслишь, пан сотник?

- Верно, Ондрий. Всех тот пузырь скоро сожрет. Ну да раз кнеж не торопится - мы его поторопим. Пошли. Вдруг поспеем еще!…

- Погодьте, пане сотник! Гляньте сначала, не про нас будь сказано, что за лихоманка кнежский табор треплет! Может, потому и нет послов-то?

Оказывается, пока все глазели на подступающую стену радужного савана, консул Юдка наблюдал совсем за другим.

Сале Кеваль посмотрела туда, куда указывал консул - и у женщины зарябило в глазах. Светопреставление, да и только! Хоть на небе, хоть на земле.

Вокруг обнесенного свежим неглубоким рвом, валом и кольцом повозок лагеря с княжеским шатром в центре - вокруг этого последнего оплота власти и порядка бурлила толпа.

Беженцы.

Все, кто успел до поры до времени унести ноги от надвигающейся смерти - и теперь с ужасом следил за ее неумолимым приближением.

Горожане, спешно покинувшие смертельно опасные ныне дома, крестьяне из окрестных (а отчасти - и дальних) деревень, воинственные лесные жители: зеленоглазые крунги в своих немыслимых хламидах из моха, щекастые коротышки-хронги, и совсем уж редкие долговязые кранги-затворники, более всего напоминавшие обтянутые кожей скелеты в набедренных повязках. Ну и, разумеется, самое разнообразное зверье. Железных ежей вокруг сновало множество, однако попадались удивительные твари (о некоторых Сале лишь слышала, да видела рисунки в старинных фолиантах). На верхушке одиноко стоящего дерева примостился даже маленький зеленый дракончик - совсем еще детеныш.