Александр Прозоров - Медный страж

Для невольниц настала пора отдыха. Против течения, да еще и против ветра суда шли на веслах. Гребли все, моряки начинали работу с утра, а затем в две смены садилась судовая рать. К полудню снова наступало время моряков, а потом — снова скандинавов. Все мужи выкладывались на работе честно, а потому, сменившись, падали пластом, постепенно приходя в себя. К женщинам их, может, и тянуло — да только сил не оставалось почти ни у кого. Скорость же движения получалась до обидного крохотной: версты две в час — что-то около пятидесяти в день после напряженной работы от рассвета до заката.

По берегам тянулась, покачивая высоким ковылем, степь, из которой в воду время от времени вылетали в реку сухие шарики перекати-поле, похожие на скелеты дохлых футбольных мячей. И пейзаж этот не менялся час за часом, день за днем…

На четвертые сутки члены команды перестали даже разговаривать. Они гребли, падали, снова гребли, словно превратились в зомби, ничего не знающих и не понимающих, и способных только на очень простые, однообразные действия. Невольницы отсыпались, отлеживались и спустя некоторое время с их стороны даже послышались смешки. Теперь Олег начал понимать, почему во времена так называемого Монгольского ига имеется так много фактов разграбления ушкуйниками городов Золотой Орды, степных кочевий и крепостей во время регулярных, раз в два-три года, походов в Персию — но нет подобных фактов при возвращении их в Новгород, Руссу и Смоленск. Просто назад русские ребята возвращались по Волге против течения! Тут уже не до сражений…

Шестой день принес потрясающее зрелище: оба берега реки оказались сплошь усыпаны костями — человеческими и лошадиными скелетами, — ломаными мечами, обломками щитов, пробитыми шлемами и рваными, словно ветхая ткань, кольчугами. Видать, именно здесь, на скованном льдом Урале, и случилась зимой решительная битва муромцев с торками. Русские своих раненых и павших забрали, а вот о павших степняках позаботиться оказалось некому.

— Прими, Господи, души убиенных детей твоих, — перекрестился кормчий, и больше никто из путников никак не отреагировал на жутковатое место. Глянули через борт, и все. Даже любопытство не блеснуло ни в чьих глазах.

На восьмой день подул западный ветер. Увы, наполнить паруса он не мог — на речном извилистом русле не было места для маневра, чтобы удержать корабли от скольжения при резких порывах. К тому же изгибы Урала время от времени поворачивали суда носом на закат. Однако ветер принес свежесть, прохладу, и люди заработали веселее. А потом случилось чудо: река плавно, по многокилометровой дуге начала поворачивать на восток. Убедившись, что это не просто небольшая излучина, кормчие практически одновременно приказали поднять паруса. Поперечные балки взмыли вверх, мачты скрипнули, принимая на себя нагрузку, и команды с облегчением втянули весла на борт. Долгий ли, короткий — но отдых они получили. Ради такого случая Любовод разрешил выбить донышки еще у двух винных бочонков, увеличил в полтора раза порции — и вскоре над обоими суднами послышался мерный храп. Бодрствовать остались только кормчие, купец со своим компаньоном, да враз погрустневшие невольницы.

Стрибог оказался милостив к путникам — западный ветер продолжал дуть и на второй день после поворота реки на восток, и на третий. По сторонам от Урала все так же тянулась степь, которая лишь изредка вздыбливалась пологими, поросшими травой холмами. Однажды из-за такого холма примчался конный дозор в два десятка копий. Одетые, несмотря на жару, в островерхие меховые шапки и длинные стеганые халаты, они несколько верст скакали вдоль реки, наблюдая за коротким торговым караваном. Олег все ждал, что сейчас послышатся требования пристать к берегу, заплатить подорожный сбор — но степняки куда вернее оценили соотношение сил и внезапно отвернули, осадив коней. Действительно, стоит ли требовать того, чего не сможешь получить? Как остановить плывущие по стремнине корабли? Дерево не боится луков — а ответные стрелы быстро повышибают коней из-под седел. Да и причаль ладьи с почти сотней вооруженных людей… Как бы самим дани гостям платить не пришлось.

Начиная с пятого дня пути, к реке начали подступать небольшие рощицы. Дубравы и, к удивлению Олега, березняки. А он-то привык считать березу северным деревом!

Возле одного из лесков Любовод приказал причаливать. По два десятка воинов судовой рати с каждой из ладей облачились в броню, взяли копья и заняли позиции неподалеку от места привала. «Заняли позиции» означало, что они развалились в траве, положив оружие под рукой, и занялись игрой в кости, готовые при первом сигнале тревоги вскочить и сомкнуть боевой строй. Опасностей не предполагалось — но в степи опытный купец предпочитал перестраховаться.

Моряки же, раздевшись, взяли свой старый добрый бредень и прошлись но обе стороны от отмели, за которой отдыхали ладьи. Мелкую рыбу и двух буйных полутораметровых щук побросали обратно в реку, оставив на ужин только трех сазанов по пуду веса в каждом и одинокого осетренка ростом с человека. Конечно, расти ему еще и расти — но уж больно вкусен, бедолага! Сазанов порубили на крупные куски и некоторое время вываривали в медных казанах — по одному с ладьи. Осетра же, пересыпав солью с перцем, завернули в мокрую конскую шкуру и прикопали под костром. Пища простая, но для людей, соскучившихся по горячему, показалась слаще меда.

— Каждый бы день так баловался, — признал Любовод, — но тогда нам в жизни никуда не добраться! Собрать барахло на ладьи — и отчаливаем. Переночуем на стремнине. Береженого и змея не жалит. А утром паруса поднимем, и вперед.

Еще два дня, перекусывая сухарями и солониной, запивая ее сильно разведенной вином забортной водой, путники вспоминали того, запеченного целиком, осетра. А рощи по берегам все чаще смыкались. То и дело разбавлялись они тополями, ивой, лещиной, и вот уже степь стала напоминать жалкие полянки, что остаются среди лесов после стремительных летних палов. Возле длинного песчаного мыса, по которому удобно ходить рыбакам, Любовод опять разрешил долгую стоянку. На этот раз, если не считать слизкого четырехсаженного сома, никто в бредень не попался, и для разнообразия моряки оставили на ужин полтора десятка окуньков, среди которых самый крупный не превышал четырех кило, и нескольких лещей немногим их больше.

— С утра на веслах идти придется, — присаживаясь рядом с Олегом, сказал купец, раскалывая глиняный комок с запеченным внутри окунем. — Деревья ветер крадут, от паруса проку мало. Как по-твоему, река так на восток и будет тянуться али к северу повернет?

— Повернет, — уверенно кивнул Олег. — Но вот когда, не скажу. Помню только в общих чертах.