Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

От таинственного кардинала Маласпины писем больше не приходило, всю остальную почту я добросовестно относил герру Мюллеру, мимолетно ее проглядывающему, а затем тщательно изучал в обществе отца Мак-Даффа и отца Фернандо — наш начинающий инквизитор выказывал немалые успехи в деле связывания между собой нитей тайных человеческих устремлений.

Вот они, эти послания, приходившие к нам из неведомого края. Привожу подробно самое главное, послужившее (как и сообщения фон Краузера), основой для удивительного и поныне памятного мне «Пражского Дела о демоне Леонарде»:

«Смею донести до сведения трибунала священной Инквизиции, что прошлой зимою мной были замечены при отправлении сатанинского обряда следующие лица: посол Венецианской республики Аллесандро делла Мирандола, известный как маркиз Кьянти, пани Андреа Фраскати, а также алхимик Филипп Никс, и с ними еще некоторые, чьи имена мне пока неизвестны. В имении последнего все вышеуказанные особы творили безбожное празднество, хуля имя Господне, поклоняясь сатане и в качестве дьявольского причастия потребив живьем поросенка.

Аллесандро Мирандола также не является тем, чье имя якобы носит, истинного посла он убил и, глумясь над таинством брака, собирается жениться на девице Фраскати, коя все знает и все покрывает. Таким образом, замышляется великое осквернение святых обрядов, коего я потерпеть не в силах. Имею все основания полагать, что самозванец этот — демон и пьет кровь человеческую, дабы жить, затем и был им убит посол делла Мирандола. С теми же дьявольскими целями покровительствует он театру, что недавно прибыл в Прагу, рассчитывая обучить актеров своим богомерзким сатирам и направлять их на развращение душ.

Дело же пока не свершилось, но благоразумие не придет к актерам, только если их «покровитель» в страхе перед гневом Церкви публично от них не отречется. Смею смиренно предполагать, что только тогда всякий театр, научаемый этим примером, обратиться к постановке благочестивых пьес, одобряемых Церковью, отвернется навеки от всякого, что уводит от Света Истинного.

Остаюсь преданным сыном Святой Матери Церкви — Доброжелатель».

— Я все больше склонен полагать, что под названием «дом, полный личин» скрывается не театральная труппа, но посольство Венеции в Праге, — заметил отец Алистер. — Что вам сразу приходит на ум, если упомянуть Венецию?

— Карнавал, — быстро сказал я. — Думаете, во всем повинны венецианские маски?

— А что говорит по данному поводу эта размазня фон Краузер? — осведомился отец Фернандо. Мне пришлось развести руками:

— Ничего. Клянется, будто не помнит, что говорил, будучи одержимым. В основном жрет за наш счет да дрыхнет. Выгнать бы его, охламона... Читать еще?

— Читайте, — махнул рукой отец Мак-Дафф. — Слушайте, Райан, отче Мюллер видел эти эпистолы?

— Разумеется, — подтвердил я. — Кажется, в его тевтонской голове зреют далеко идущие замыслы.

— Догадываюсь, какие, — мрачно заметил отец Алистер. — И не только у него. Лабрайд, заразившись идеями нашего легата, тоже твердит: надо явиться с шумом да треском в Прагу и запалить ее с четырех концов...

— Что в этом плохого? — осторожно уточнил любознательный отец Фернандо. — Или вы так шутите?

— Почти, — я перебирал растолстевший архив, выискивая листы с пометкой «из Праги». — Спалить столицу Чехии нашему святому отцу, конечно, не позволят, но, если там действительно есть столь хорошо скрывающиеся еретики, они в общем шуме преспокойно улизнут, оставив герра Мюллера в дураках. Тоньше работать надо, верно, отец Алистер?

— Всенепременнейшее, — согласился наш искушеннейший отче.

«Святой инквезиции, что в Паруаре. Главному.

В городе Прага происходют богомерские вестчи. Например, скорости случитца шабаш ордена Черного Казла где прайдут выборы всиобщего магиштра тьмы. А намесник имперский Мортинис громагласно (в присутсвии гишпанской инквезиции) гаварил што ему двести лет, и он восстанит из гробу...»

— Восхитительно... Писали явно в трактире, закусывая жареной свининкой и попивая светлый «Пилзен», — поделился наблюдениями отец Мак-Дафф, изучив россыпь жирных пятен на мятом листке. — Чует мое сердце, ехать нам вскорости в Прагу...

Он, как обычно, не ошибся. Густав Мюллер (временно сдав самые насущные дела его преосвященству епископу Парижа Арману дю Плесси) с упорством взявшего след лисы фокстерьера рванулся в Прагу — дознавать, расследовать и (если потребуется) пожигать — разумеется, потянув за собой и наш инквизиционный конклав. Однако, господин нунций и легат не забыл выправить через Рим надлежащие верительные грамоты от самого Папы Павла, ибо нет на свете ничего более убедительного чем багровая печать наместника св. Петра и его корявая подпись. После трех недель тряски в седле через осеннюю Европу я вслед за каретой святых отцов прогрохотал по мосту через Влтаву-Мольдау и въехал в этот город, ставший моим проклятием и радостью.

Если Париж — город непрекращающегося хвастовства, ветреных заигрываний и затаенной готовности в любой миг бросить вызов и ответить на таковой, то в Праге, свернув за угол, ты либо угодишь в карнавальную толпу, либо врежешься в очередной крестный ход, либо попадешь в стычку между верными католиками и не менее верными Чешскими Братьями — так зовутся местные протестанты. Город, который никогда не засыпает, всегда настороже и всегда прекрасен, хотя красота его обманчива и сродни позолоте, скрывающей под собой... Что? Этого я пока не знал. Но человек, побывавший в Праге и рассказывавший мне об этом городе, бросил непонятную фразу: «Только здесь ощущаешь, как пронзительна легкость бытия, и как оно проскальзывает у тебя меж пальцев». Теперь мне начинало казаться, что понимаю смысл сего высказывания.

Мы приехали ранним утром, и теперь карабкались вверх по узким улочкам, к главенствующей над городом крепости, которую, как нам уже объяснили, называют Градчаны — Верхний Город. С холма на холм, то вверх, то вниз под любопытствующими взглядами обывателей, уставшие лошади выбивают дробь из мелких камешков мостовой. Кажется, я даже слышу летящий нам вслед шепот: «Инквизиция налетела, аж из самого Парижа... Никак жечь кого будут?.. Опять небось студиозусам не повезет... А вдруг прикажут кабаки закрыть?.. Может, они из-за фон Клая приехали? Неплохой человек был, по сравнению-то с остальными... Мартиниц, наверное, уже вертится, как карась на горячей сковороде... Поделом ему!»

Долгий путь наверх завершился у вычурных кованых ворот старинного здания на Градчанской улице — главному пути ведущему сквозь невообразимую кутерьму построек к Пражскому Граду и далее: через Малостранскую площадь, мимо Новой ратуши к Карлову мосту. Наше появление вызвало сдержанный переполох, сменившийся хлопотами по устройству гостей из блистательного Парижа, перетаскиванию имущества из карет в отведенное нам жилище, составлению письменных уведомлений о нашем прибытии, которые надлежало отправить господам наместникам, и еще тысячей и одним делом. Однако беготня не помешала мне выкроить мгновение, чтобы выяснить, где находится венецианское посольство и сходить глянуть на него. Оно оказалось неподалеку, в соседнем квартале Малой Страны, на Влашской улице. Там расположилась довольно большая итальянская колония с лавками, дорогими заведениями сомнительного предназначения и массой мастерских художников.