Александр Прозоров - Потрясатель вселенной

— Ты оставил товары за двести кэ-мэ отсюда, мой дорогой торговец, — поправила сверкающий нагрудник воительница. — Не забыл?

— Значит, будем делать то же, что всегда, — тронул пятками коня Олег.

На удалении десятка саженей под земляным, поросшим сочной весенней травой, валом он натянул поводья и громко повторил привычные слова:

— Слушайте меня, жители Птуха! Слушайте и смотрите! Я тот, кто два года тому взял этот город именем мудрого Аркаима! Смотрите внимательно, жители Птуха, вы все должны меня помнить. Я тот, кто обещал городу покой и безопасность, если он не станет сопротивляться, и сдержал свое слово! Слушайте меня сами и передайте своему старосте! Я хочу, чтобы вы вновь открыли мне ворота и склонили головы! За смирение я вновь обещаю вам покой и безопасность! Даю вам времени до утра, смертные. С рассветом вы должны сдать город. Если мне придется послать на стены воинов, я уже не стану их останавливать, пока не умрет последний из горожан!

Наверху произошло какое-то шевеление, откинулись три светлых, недавно вставленных кола, и вниз, с трудом удерживая равновесие, побежал упитанный воин в толстом стеганом ватнике и похожей на танковый подшлемник шапке. Не удержавшись, он поскользнулся и на спине стремительно слетел по влажной траве вниз. Ремень расстегнулся, меч отлетел в одну сторону, косарь в другую, поясная сумка подкатилась почти к копытам.

— Разорви меня водяной! — Мужик поднялся, наскоро отряхнулся. Круглолицый, румяный, голубоглазый, рыжая с проседью борода…

— Не может быть! — спешился Середин.

— Это верно, — согласился тот, подергав себя за бороду. — Год тому отчего-то не росла.

— Любовод!!! — во весь голос закричал ведун, бросаясь к старому другу. Тот раскинул руки, и они крепко, до хруста в ребрах, обнялись. — Как ты, откуда? Ксандр где?

— Он за дальней стеной приглядывает, — чуть отодвинувшись, с интересом оглядел сотоварища новгородский купец. — Мужиков тут, почитай, не осталось. Я да он — и за старост, и за ратников, и за кобелей. Мы тебя, знахарь, похоронили вовсе. Ан ты живой! Как, откуда?

— Это я вас, честно говоря, похоронил, — мотнул головой Олег. — Аркаим поклялся, что выпустил вам кишки, привязал к лошадям и следом бегать заставил.

— Руки коротки у старого упыря нам кишки выпустить! Он, как ты пропал, едва умом не тронулся. Мы же, не будь баранами, тут же и утекли. Да чего мы здесь стоим? Таковую радость за шумным пиром обсуждать надобно! Эй, наверху! Бабы, ворота отворяйте. То не ворог, то друзья старые к нам наведались! Не будет крови, не бойтесь. Отворяй!

Птух тоже не мог похвастаться многочисленностью — но счет его обитателей шел хотя бы на сотни, а не на десятки. И пусть население его состояло почти из подростков, женщин и стариков, какое-никакое угощение подступившей армии они организовать смогли, выставив несколько бочонков вина, браги, солений, моченых яблок, меда, соленых арбузов и вяленых груш. С мясом было беднее — но как раз по нему кочевники и не соскучились.

Столы накрыли в городе, наверху: спускаться вниз, в темные, похожие на катакомбы, дома, кочевники отказались наотрез. Во всяком случае — поначалу. Потому как нукеры нежданно оказались не покорителями, а просто друзьями, многие из прислуживающих на пиру женщин и входящих в тело девах сочли возможным построить им глазки. Соскучившиеся в походе по женским ласкам воины устоять против такого не могли. А может, дело было и наоборот — ведун не приглядывался. Нашли люди общий язык — и хорошо.

— Вот уж не ожидал, вот не ведал! — никак не мог успокоиться Любовод. — Поначалу, честно скажу, и не признал. Токмо как ты про поход прошлый сказывать начал, так и догадался. Не признать, не признать! Заматерел! Урсулу и вовсе токмо по глазам от прочих баб отличить можно! Вот уж никак помыслить не мог, что жалкая и смирная рабыня твоя броню на себя нацепит и меч в руку возьмет, — ткнул пальцем в Роксалану купец.

Олег еле успел сильным рывком опрокинуть его на спину, а потому стремительный шамшер не снес новгородцу голову, а срубил угол открытого люка. Второй взмах ведун принял на свой клинок и сделал шаг вперед, оттесняя спутницу от друга:

— Ты сбрендила?! Он ведь просто обознался! — Середин оглянулся: — Это не Урсула.

— Я понял, — хрипло согласился Любовод. — Глаза… Токмо глаза и походят. Прощенья просим, ведун.

— И она тоже. — Олег отобрал у девушки оружие, вложил его обратно в ножны. — Сядь, тебя никто не оскорблял.

— Кто такая Урсула?! — Пальчики воительницы опять поползли к рукояти меча.

— Замолчи немедля! Угробишь всех, — наклонившись к ее уху, коротко шепнул Олег и, взяв за локоть, вернул на свое место. — У тебя хорошее вино, дорогой друг! Так и ударяет в голову. Или это Ксандр постарался?

Кормчий, за весь пир так и не проронивший ни слова, отрицательно покачал головой. Любовод же, наоборот, никак не мог угомониться:

— Вестимо же, не Урсула! Рази хоть что похожее есть? Токмо глаза, так и те другие. У невольницы узкие совсем были, что щелки. А у сей красавицы большие, что озеро лесное. Чудо, а не глаза! Жаль, жаль рабыню твою, ведун. Успел, стало быть, колдун ее в жертву принесть? Оттого вы пропали, что кровь ее на алтарь пролилась?

Роксалана забыла про меч и навострила уши. Известные ей общие намеки неожиданно начали наполняться живыми подробностями. Чабык, тоже молчавший весь пир, перестал жевать — он понял, что вот-вот узнает о Приносящем добычу нечто новое и интересное. Бий-Султун, Фтахран, Улугей тоже придвинулись поближе.

Первой мыслью у Олега было стукнуть друга по голове чем-нибудь тяжелым — другого способа оборвать рассказ он не видел. Потом он попытался придумать правдоподобное объяснение тому, что резали на алтаре одну девушку, а путь с ним продолжила уже другая, причем поразительно похожая на первую редким цветом глаз.

— И очи ведь какие! — как раз эту тему и развивал новгородский торгаш. — Одно око изумрудное, другое сапфировое…

Все разом повернулись к Роксалане. Она вперила вопросительный взгляд в Середина.

— Волосы золотые, что лучи небесные…

— Как же вы уцелели, Любовод? — перебил друга ведун. — Неужели колдун не рассердился, когда мы пропали?

— Взъярился аки лев! — округлил глаза купец. — Заметался туда-сюда, ножом машет, кричит непотребно, хулу возносит, проклятия сыплет. Стража его черная и та спужалась, тихариться стала. Тут я помыслил, что не до нас ныне чародейскому воинству и сам Аркаим о нас не вспоминает. Ан во гневе и про клятвы свои забыть способен — жизни нас с кормчим лишить. Мы, стало быть, с алтаря прыг — и вослед за стражей в сторонку, в сторонку. Они, знамо дело, далеко не ушли. А уж мы останавливаться не стали. Бегли и бегли, покуда сил хватило.