Азамат Козаев - Ледобой

Тычок отвернулся, якобы все это относилось не к нему. Но даже байки травить больше не было нужды. Воям только палец покажи. Стоило балагуру повернуться к воям, подмигнуть и просто раскрыть рот, – дескать, сейчас такое расскажу…

– А ну, собирайся на нос, болтун! Мигом!

Кряхтя, Тычок перебрался на нос. Еще долго оттуда слышалось неразборчивое бормотание. Но и того, что слышалось, хватало для смеха за глаза.

Солнце падало к дальнокраю. И все больше и больше хмурился Гюст. Быть буре нынче к ночи. И хоть молчат пока небо и море, буря случится непременно. Больно уж приметы говорливы. Нутро бывалого морехода не проведешь ясным небом! И вдруг, откуда ни возьмись, налетел порыв ветра, да так вздул паруса, что обе ладьи прыгнули вперед, ровно горячие жеребцы. И снова полуветрие. Но Гюст нахмурился еще больше. Этот порыв – провозвестник. Настоящий ураган еще впереди.

– Наддай, наддай! – крикнул Гюст. – Р-р-раз-два-три!

Вои сменили меру. Участили. – Знал, что на весле боян против оттнира никуда не годится, но чтобы так! – Гюст презрительно скривился. Вои глухо взревели, и Улльга полетел, чисто моречник. Скоро земля, вот и птицы закружили над ладьями. Так и летели; моречники по небу, ладьи по воде. Гюст покусывал ус. Весенний ветер очень силен и зол, хоть не встать ему рядом с бешенными зимними ветрами. Разгонит море до огромных волн, которые перепрыгнут граппр – и не заметят, растреплет прилизанное море в пенные лохмы. Солнце подкатилось к дальнокраю. Небо на западе побагровело, а вои все гребли и, плеч не щадили. Устали, очень устали, гребли уже не так быстро, как вначале.

– Скала! Наддай, мореходы! Глядит на вас Тнир и, наверное, смеется! – закричал Гюст.

– Любому… оттниру… нос… – Неслух выплевывал слова с каждым выдохом.

– …утрем! – закончил Щелк.

– Слышите? – Гюст прислушался. Где-то вдали прогремел гром. – Так смеется над вами Тнир, что в этом мире отдается!

Солнце коснулось дальнокрая.

– Успеем! – крикнул Гюст.

Туманная Скала вырастала неохотно, слишком медленно. Может быть, гребли небыстро, может быть, Злобог отводил глаза. Одно слово – скала. Только камень. Ни лесочка, ни земли, ни травы. Ничего.

Налетел ветряной порыв. Сильнее, чем первый, и гораздо дольше. Паруса захлопали, как белье на просушке. Протащил обе ладьи двадцать длин, – и бросил. Облака на небе наливались мощью, матерели, из белоснежных на глазах превращались в сизые, мрачные. Кормщик вперил взгляд куда-то к дальнокраю и вполголоса ругнулся.

– Что? Что там? – Безрод не мог обернуться. – Ну, что?

– А ну-ка наддай, бояны! Вам, кривоногим, только на лошадях скакать, так нет же! В море полезли!

Вои ревели и пыхтели, того и гляди, весельные замки раскалятся. Стонут, скрипят, пощады просят.

– Тетери сонные! Оттниру ходить с бояном на одном граппре – только плеваться! Р-р-раз-два-три!

Гюст ускорил меру, как мог. Гребцы еле дышали, сил не осталось никаких. – А-а-а! – выдыхали вои с каждым гребком. Распугали моречников.

– У вас руки не под весло заточены! Б е зруки! – Толком… – ревел Безрод. – … сказывай! – Вижу парус! – Гюст показал рукой на восток. – Тоже к Туманной Скале идут! Раньше их поспеть бы!

Поди, тоже гребут из последних сил.

– Кто… – Безрод скривился. – …ближе?

– Вровень идем! Они ближе, но с нами ветер!

Нынче р а вно – потом забавно! После такой сумасшедшей гребли руки меча не удержат, затрясутся, будто у горького пропойцы. А если потребуется рубиться, – как меч держать? Впрочем, у тех тоже не лучше. Встанут две дружины друг против друга – руки трясутся, плечи ходуном ходят, – то-то смеху будет. От смеха помрут, а не от ран. – Ну! – рявкнул Безрод.

– Р а вно! – Гюст прищурился.

– Наверное… никогда… Улльга… так… не… летал? – Так? – удивленно переспросил Гюст. Презрительно скривился, фыркнул. – Точно, не летал. Упал бы и разбился.

Солнце на треть ушло за дальнокрай. Вполовину. Пошли облака. Полнеба заволокли. Чудо, что целый день как по маслу шли! Нынче за это чудо придется расплачиваться. Все чего-то стоит.

– А теперь!

Гюст нахмурился, покачал головой.

– Р а вно.

С двух сторон к Туманной Скале подходили мореходы, с запада – ладьи Безрода, с востока – чужаки. У чужаков, наверное, тоже не малец безусый за кормилом стоит. Ведет ладьи уверенно, прямиком в укрытие. Значит, нужно держать ухо востро. Впереди выросла Туманная Скала. Гюст уже видел укрытие в скалах, щель в камне, куда еле-еле пролезет широкий торговый грюг. А граппр проскочит в узкую горловину, будто маслом смазанный. Сущая мелочь осталась – проскочить первыми. Паруса на чужих граппрах разные, на первом белоснежно-белые, левый верхний угол выкрашен красным. Горюнды. Второй парус полосатый, в продольную синюю полоску по белому полотну. Тьертский. И прибавить бы ходу, но не прибавишь, – на пределе идут. Уже языки, ровно собаки, на спины забросили. А потом несколько дней будет ломать руки, плечи, даже ноги. Три дня шею не повернешь. Вот она, Туманная Скала. И ведь на самом деле туманная. Невысокая верхушка укрыта туманом, ровно шапкой. Четыре ладьи с двух сторон подходили к узкому горлышку скального укрытия. Было уже темно, плохо видно, а Гюст считал весла у чужаков.

Корабли до сажени р а вно подходили к спасительной горловине. Разбежались, того и гляди, сомнут носы друг другу. Не будет нынче ни первого, ни второго.

– Суши весла! – крикнул Гюст. Если не остановиться, все пойдет прахом. Два граппра просто сомнут друг друга. – Ход назад! Р-р-раз-два-три!

Что-то кричали на чужаке. Там тоже сушили весла и спешно сдавали назад, останавливая красавца с бело-красным парусом.

Два корабля, чисто скаковые жеребцы, придушенные упряжью, вздыбились на волнах, закачались. Тихо-тихо подошли друг к другу и легко стукнулись носами. Вторые ладьи успели отвернуть в сторону, Моряй – вправо, чужак – влево. Горюнды не стояли на весельных замках с крюками на веревках, не скалили плотоядно рты, предвкушая ловкий прыжок. Некому. Вои на ладьях сушили весла и тряскими руками утирали пот. Даже встать со скамей не могли, лишь тяжело дышали и злобно косились на друг на друга.

Безрод начал подниматься. Спину свело, поясница просто взвыла. Сивый рывком вздернул себя на ноги и привалился к мачте. Ноги не держали, руки тряслись, перед глазами плыло. Воеводе горюндов приходилось не легче. Воитель в толстой черной верховке с разводами пота на спине и груди, пошатываясь, распрямил спину. Побелел, чисто некрашеное полотнище. Также полдня греб на пределе, едва жилы на весло не намотал. Чуть не упал, оперся на чье-то плечо и выстоял. Переваливаясь, ровно гусь, Безрод кое-как прошел на нос. Ноги стали как будто пустые, – только кости и воздух. Подкашиваются, дрожат, не идут. Ладьи бортами уткнулись в скалу, их разделял только узкий проход, уходящий вглубь островка, в крошечную заводь под защитой каменных гряд. Берега, как такового не было, плоский камень уходил сразу под воду. Небольшой каменный уступ – сотне воев улечься рядком – опоясал кромку воды. На тот каменный порожек с обеих ладей перекинули по веслу. Воеводы сойдут наземь, потолкуют, может быть, договорятся. Биться сил просто нет, пальцы не то что рукоять меча – иголку не удержат. Захочешь врага удушить, и то не удушишь. Даже просто устоять на ногах представляется немыслимым испытанием. С такими валкими ногами как бы вовсе не рухнуть.