Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти

И ведь как хорошо, что догадался согласиться! А то хотел, дурак, отказаться! Мало ли, думал, что они за люди, эти гномы… а они хоть куда народ — дружелюбные, веселые, мастеровитые. Ну, старики ихние, это, конечно, отдельный разговор, оно и понятно, все ж как-никак цверги, власть имели, все за всех решали, а теперь вроде как никто. Обидно! Но ведь и некоторые наши тоже не подарок, верно? А ведь никакие не цверги, самые обыкновенные люди.

А уж как выглядит со спины нагнувшаяся до грядки красавица-гномка… этакую картину вам ни одна ядреная девка не продемонстрирует, это ну прямо, я вам скажу, целая картинная галерея! Пригласить ее, что ли, на свиданку? Так ведь откажет наверняка. Где уж мне, с моим рылом…

А все ж попробую. Вдруг?

— Кстати, что ты делаешь сегодня вечером, красавица?

— Не понимаю, зачем ждать какого-то вечера? — разгибаясь от грядки, улыбается красавица-гномка. — Вот закончим с репой и…

— А… где?

— Да прямо здесь, в борозде. Здесь должно быть вполне удобно.

И кто бы мог подумать, что огородничество так сближает разные народы! И так сближает, и эдак…

А вот подсматривать — нехорошо.

Отвернемся.

Уходя, Якш решительно отказался от повозки с лошадкой. Теперь он пожалел об этом. Пожалел, едва завидел человека, направлявшегося к нему. Будь у него лошадь, он мог бы ускакать. Впрочем, тот человек тогда тоже был бы на лошади. Такие, как он, предусмотрительны, как гномы. Быть может, даже еще предусмотрительнее.

Есть люди, отвязаться от которых до крайности трудно. Быть может, даже невозможно. Именно в этом и состоит часть их профессии, за это им деньги платят. Якшу казалось, что он покинул город достаточно незаметно. Якшу казалось, что никто за ним не последовал, а вот поди ж ты…

Человек приблизился и заговорил. Каждое его слово словно петлей захлестывалось, Якш почти ощущал скользкие хваткие веревки, впивающиеся в тело.

— Так что ты скажешь, если спасенное тобой прелестное дитя исчезнет, а потом тебе перешлют: сначала локон, потом ноготок… а потом и мизинчик, а? — нагло поинтересовался давешний мерзавец.

Якш молчал.

— Лучше нам договориться сейчас, — продолжал разглагольствовать агент. — В конце концов, какая тебе разница — Джеральд или мы? Какое тебе дело до того, кто окажется на олбарийском троне?

Агент, ухмыляясь, ждал ответа. Якш молчал.

Вот тебе и вопрос. Эх, дурак ты дурак! Это тебе казалось, что ты свободен, как птица в небе, что им нечего тебе предложить, что они не найдут способа тебя заставить. У них все нашлось: и что предложить, и чем заставить. Все. Абсолютно все.

Так кого он должен предать: Джеральда, спасшего его народ, или девочку, которую спас он сам?

— Все равно… — обреченно выдохнул Якш. — Не ты, так кто-то другой… раз уж подобные тебе прознали о ней… ей все одно не жить. Вы ведь уже похитили ее? Так какой мне смысл с вами сотрудничать? Разве ей это поможет?

— Для пользы дела открою маленький личный секрет, — ухмыльнулся агент. — Я честолюбив. Поэтому о девчонке твоей пока никто ничего не знает. Она живет, где и жила, я ничего о ней не сообщал. Почему? А вот почему… это я, я и никто другой приведу тебя к своим на веревочке! — с каким-то радостным безумием выдохнул он. — Это меня ты станешь во всем слушаться, меня, и никого другого! — с наслаждением шептал он. — А до тех пор, пока слушаешься, девчонка будет мирно и счастливо жить со своими родителями и никогда-никогда не узнает, что есть на белом свете такие нехорошие злые дяди, как я. Так ты понял меня, Якш, король гномов, борец с олбарийской тиранией?

— Да, я понял тебя, — медленно ответил Якш. — Кстати, честолюбие — страшно вредная для здоровья штука…

И бывший владыка всех гномов нанес быстрый сокрушительный удар в область сердца. «Алмазный кулак». От такого удара даже у гнома сердце лопнуло бы. Но проклятый агент не упал мертвым к его ногам. Изо рта его не хлынула кровь. Он всего лишь отлетел на несколько шагов, хохоча, как безумный, а рука Якша плетью повисла.

Он сломал руку. Сломал. Сломал об эту ничтожную гадину, мерзопакостную пародию на человека. Теперь будет трудней убить его. А это необходимо.

Кроме него, никто не знает… Никто…

Как он докопался, сволочь? Как?!

Боли Якш не чувствовал. Только ледяную ярость и ужас, что эта тварь может сбежать.

— Что, хороша кольчуга? — издевался агент. — Носится как рубашка, а ломает даже мечи. Ваша, между прочим, броня, подгорная. Великого мастера Адельстейна Хонора.

Якш охнул.

Великий мастер Адельстейн Хонор, мастер, придумавший кольчугу, отражавшую назад весь нанесенный удар, кольчугу, и в самом деле почти ничего не весившую, кузнец из кузнецов, Старейшина в зале Совета, Смотритель Западного Сектора, друг… последний друг. Так нелепо, так безвременно погибший.

Так вот чье изделие сломало руку бывшего владыки всех гномов!

Так вот как ты здороваешься со мной из бездны, старый приятель!

Ты на меня за что-то обиделся или… или ценой моей боли хочешь напомнить о чем-то, подсказать какой-то выход? Вот только какой? Потому что он должен быть, этот выход, потому что Якш не собирается никого предавать. Хватит уже, напредавался.

И тут бывший владыка вспомнил. Ну конечно, ведь за прошлое гномов он по-прежнему в ответе. Никто не снимет с него всей безысходной вины, всего непомерного груза, никто. Но именно это дарует ему странную и страшную власть. Он по-прежнему властен над тем, за что отвечает. Все, за что он отвечает, — в его власти: и Великий Мастер Адельстейн Хонор, Смотритель Западного Сектора, друг, приятель и собутыльник, и его фантастические творения — он всего-то с десяток этих рубашек и сделал! — и откуда она у этого мерзавца? Неважно, откуда. Все неважно. Якш уже знал, что делать, а все остальное было песком, медленно сочащимся сквозь пальцы времени. Вот только сочился этот песок в обратную сторону. Якш медленно тонул в прошлом, погружался в него, наливаясь древней силой и облекаясь непомерной властью. И когда пригоршни времени наполнились, Владыка Подгорного Царства, сходный теперь с Божествами Глубин, повелел непререкаемо и яростно:

— Мастер Хонор, верни свое изделие в горн!

А потом быстро отвернулся и пошел прочь. Смотреть, как на несчастном мерзавце вспыхивает одежда, как проклюнувшийся из-под нее жидкий металл течет по живой плоти, было невыносимо и отвратительно даже старому мерзавцу Якшу, имевшему при своем дворе отменных палачей и никогда не гнушавшемуся лично присутствовать при допросах.

Душераздирающие вопли быстро утихли.

«Эх, вот бы и в самом деле так!»

Якш вздохнул и сморгнул сладостное видение. Он, прежний, поступил бы так, не задумываясь. Он, нынешний, просто не мог так поступить. Не мог убить так жестоко и страшно. Вот просто не мог, и все тут.