Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти

Ни в какую Олбарию доктор Шарц сегодня не едет. Какая еще Олбария, когда у него пациент на руках! Да разве может он бросить профессора Брессака в таком состоянии? И какая разница, что тут, в Марлецийском университете, и без него хороших лекарей хватает? Да разве в одном лишь лечении дело? Что, раз он гном, значит, и не человек вовсе?

Домой?

Еще как домой хочется.

Его там жена ждет. Дети ждут. Его там всё ждет.

Вот только… уедь он сейчас — и Полли первая его прибьет. А потом воскресит и обратно отправит.

Нет, пока профессор Брессак не почувствует себя значительно лучше, пока Шарц не сможет с уверенностью сказать, что опасность миновала… никуда он отсюда не уедет. Нельзя ему уезжать. Нельзя, и все тут.

Да и не любит Шарц своих пациентов с рук на руки другим лекарям передавать. Скверное это дело, когда больного то один, то другой доктор лечить берется. Вовсе скверное. Даже когда доктора эти — все те марлецийские светила и знаменитости, что теперь выстраиваются за его, Шарца, спиной, когда он профессора Брессака пользует.

Нет уж, господа, консилиум — одно дело, а в остальном — кто первый взялся, тот и…

Шарц привык следовать этому правилу неукоснительно и сам никогда в чужое врачевание не лез. Ну, конечно, за исключением тех случаев, когда сразу видать, что взявшийся сейчас такого наворотит… тут уж волей-неволей приходится хватать неумелого или недобросовестного коллегу за руку, а если сопротивляется, то и за шиворот.

Ну вот, лекарская сумка собрана, да и сам доктор одет, как и положено доктору, собирающемуся посетить пациента по зимней марлецийской погоде. Не все ж ему нижним бельем сверкать!

И опять снег скрипит под ногами, а поземка выдыхает в лицо медленные белые слова, столь медленные и белые, что ни человеку, ни гному их не разобрать, сколько бы он ни старался… Слишком они неторопливые и большие, эти снежные сказания, нипочем не постичь несчастным двуногим созданиям неспешный язык снега.

А жаль.

Снег-то, похоже, не устает рассказывать. Неужто никто никогда так ничего и не поймет?

«Да нет, не может такого быть! Раньше или позже кто-нибудь обязательно догадается! Для того и живем на свете, чтоб догадываться!» — думалось Шарцу.

— Здравствуйте, профессор! Здравствуй, Эрмина! Ну, как вы сегодня?

— Да лучше мне, лучше, — слабым голосом говорит профессор, пока Эрмина, повизгивая, бегает вокруг Шарца. — Жаль только, на виоле сыграть не получается…

— Нет уж, профессор, — ворчит Шарц. — Вы сами врач, так что должны понимать, в ближайшее время никакого музицирования.

— Да понимаю я, — вздыхает профессор Брессак. — Только вот Эрмина все обижается, что концертов давно не было…

— В самом деле обижается? — смотрит Шарц на собаку. — Эрмина, ты что же это?

Та, повизгивая, виновато виляет хвостом.

— Рано еще играть твоему хозяину, — наставительно говорит ей Шарц. — Вот через недельку, — может быть. А может, и нет. Там посмотрим.

— Что ж, давайте и в самом деле посмотрим, коллега, — говорит профессор Брессак, устраиваясь так, чтоб Шарцу было удобнее его осматривать.

Скрипит калитка, скрипит снег, кто-то торопится в дом. Интересно, кто это? Медицинские светила, кажется, уже были, навещали заболевшего коллегу, а сменять Шарца вроде еще рано, он только что пришел, в конце концов. Да быть того не может, чтоб кто из его стипендиатов свою смену перепутал!

— Жермена, — улыбается профессор. — Приехала. А я тут…

— Жермена? — переспрашивает Шарц.

— Жена, — поясняет профессор.

Вот с женой профессора Шарц не знаком вовсе. Он и дома-то у профессора раньше не был. Не потому, что профессор никого к себе не приглашал, а потому, что застать дома его самого было крайне затруднительно. Профессор с легкостью отыскивался в библиотеке, на кафедре, на студенческих диспутах, иногда Шарцу казалось, что тот обладает волшебной способностью раздваиваться.

— Боже мой, стоит мне ненадолго отлучиться, как в этом доме непременно что-нибудь случается, — как бы обращаясь сама к себе, сказала мадам Брессак.

— А ты не отлучайся, — слабым голосом откликнулся профессор и показал своей жене язык. — Все время сиди дома, вяжи мне теплые носки и какие-нибудь дурацкие шарфики!

— Ага! А ты преподавать не ходи! — передразнила его она. — Все время сиди дома и распускай те носки, которые я свяжу!

Она скорчила уморительную рожицу.

— Шарфики забыла, — подсказал профессор.

— Что? Ах да! Как же это я? — подхватила она. — Шарфики тоже распускай! Это обязательно! Шарфики — это же самое главное!

— По крайней мере, моя работа рядом с домом, — победно усмехнулся профессор Брессак. — И я ничего не понимаю во всех этих нитках, из которых носки делаются…

— Кто ж виноват, что тебе так не повезло, что с работой, что с нитками?! — фыркнула она и тут же испуганно спросила: — Анри, что случилось?

— Ничего, — бодро соврал профессор. — Просто вот… решил поваляться немного.

— Поваляться… — мадам Брессак посмотрела на Шарца. — Доктор, это что-то серьезное?

— Жермена… — начал профессор.

— Молчи, пусть доктор скажет, а то ты мне сейчас наплетешь чего-нибудь…

— Я только хотел представить тебе бывшего своего ученика, а ныне прославленного олбарийского лекаря сэра Хьюго Одделла, — хитро улыбнулся профессор.

— Ой! Того самого?! — восхищенно воскликнула мадам Брессак. — Неужели?!

Шарц поклонился.

— Вот! — наставительно сказал профессор. — Видишь, какие у меня ученики! У тебя таких, небось, нет.

— Мои ученики все уши мне прожужжали плохими балладами в его честь, — вздохнула мадам Брессак. — Правда, лишь в одной из них упоминается, что сэр Хьюго лекарь…

— О чем же они тогда вообще писали? — удивился профессор.

— О гномах, о петрийском кризисе, о тайном-претайном лазутчике, о высокой миссии… — сказала мадам Брессак. — Модная тема, понимаешь ли…

Шарц только головой покачал.

Надо же! О нем, оказывается, баллады сочиняют!

Надо же! Оказывается, жена профессора — бард!

— Никогда бы не подумал, что кому-то захочется писать обо мне балладу, — заметил он. — Пусть даже и плохую. Все равно приятно.

— Взяла бы да написала сама. Хорошую, — посоветовал профессор своей жене.

— Нельзя же писать о том, чего не знаешь, — отозвалась мадам Брессак.

— Ну так знакомься, — усмехнулся профессор.

— Ты все-таки заговорил мне зубы! — возмутилась она. — Доктор! Сэр Хьюго! Расскажите мне сперва, что с ним случилось, а потом уж…

— Шарц, вы же не выдадите коллегу? — шутливо поинтересовался профессор.

— Вот еще! — ответно усмехнулся Шарц. — Родной-то жене? Разумеется, выдам! Я ж ведь не только лекарь, это — моя вторая профессия, а по своей первой профессии я — предатель. Так что не обессудьте, профессор. Мадам Брессак совершенно точно узнает, чего вам нельзя и чего следует остерегаться.