Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти

Бормотать… быстро, торопливо, захлебываясь, бормотать…

— А почему тогда эти гнались за тобой?

— Не знаю… правда, не знаю… я думал, чтобы убить… а разве нет?!

Бормотать, бормотать, с ума сходя от ужаса. Вот сейчас, сейчас этот страшный человек сделает что-то совершенно ужасное, что-то, чему нет места в мыслях простого обывателя, чему нет места в его жизни — до сих пор не было, но теперь его чувства полнятся темным ужасом, потому что нечто жуткое без спроса явилось в его реальность, до отказа заполнив ее собой.

— Им нужна книга, — промолвил фалассец. — Книга, а не твоя несчастная жизнь. Мне тоже нужна книга, — добавил он. — Я жду, когда ты отдашь ее мне.

— Но я… я и в самом деле ее не брал… после того, как выкинул, — трепеща, выдохнул Шарц. — Правда, не брал. Правда. Может, те… может, они подумали, что взял… и погнались… а только… мне страшно было… чтобы вот остановиться и все объяснить…

— Я верю тебе, — сказал фаласский лазутчик после некоторого молчания. — На твоем месте глупо врать. Но будет лучше, если ты позволишь мне обыскать тебя. Просто так. На всякий случай.

Шарц развел руки в стороны, позволяя себя обыскать. Позволяя найти… наткнуться… ухватить вожделенную книгу, вытащить ее и бросить короткий взгляд — та ли?

Миг торжества дорого обошелся фаласскому лазутчику.

Всего одно мгновение, всего один удар сердца понадобился ему, чтоб понять… и выпустить добычу… и приготовиться защищаться… но именно этого мгновения у него и не было.

Пальцы гнома выбили короткую дробь по телу фаласского лазутчика, обездвиживая его. Глаза фалассца расширились от ужаса.

— Храмовая… тайна… — страшным шепотом прохрипел он. — Откуда… знаешь?

— А ты в Марлецийский университет поступай, — добродушно посоветовал Шарц обездвиженному лазутчику, забирая у него книгу. — Там еще и не такому научишься…

Конечно, сам прием обездвиживания ему показал еще наставник Ханс, но только в Марлецийском университете Шарц понял, почему эта хитрая комбинация тычков действует так, как действует.

— Часа через три парализующее действие пройдет, — сказал Шарц совершенно ошарашенному лазутчику. — Если будешь стоять тихо, тебя не заметят и не сдадут страже.

— А… что… правда, что в этом… университете… Великие Тайны… вот так вот — всем желающим? Правда?

— А ты поступай! — хитро прищурился Шарц. — Сам и увидишь. Бросай заниматься всякими глупостями и поступай! Хочешь — словечко за тебя замолвлю?

Лазутчик не ответил.

— Ну, как знаешь, — вздохнул Шарц. — Передумаешь — приходи. Хочешь — сразу в университет, хочешь — сначала ко мне. Где меня искать — говорить не стану, при твоей профессии сам должен найти.

Он повернулся и пошел прочь.

Вновь падал снег, засыпая раскисшую землю.

Найти другое жилье труда не составило.

«Мне ж ненадолго. Мне только с книгой разобраться, а там я займусь своими преследователями всерьез», — думал Шарц, устраиваясь за невысоким, почти по росту столом из темного дерева и открывая возвращенный стариком словарь.

«Ого!» — подумал он в тот же миг.

Между страниц словаря лежала засушенная веточка боярышника.

«Вот и ответ, на кого работал — или работает! — старик. Боярышник, значит… А посоветовал мне эту гостиницу кто? Мерилл, один из самых талантливых моих учеников. Недаром, видать, посоветовал. Позаботился о наставнике. Да, сэр Роберт, вы кого попало к себе не берете! Что ж, вот на крайний случай и связь с олбарийской секретной службой!»

Шарц осторожно вынул веточку боярышника и положил ее на стол рядом со словарем. Открыл словарь. Достал и открыл книгу. Пора, однако, заняться самым главным, тем, из-за чего все это происходит.

«Так что там с этим марлецийским переводом, коротышка?» — нетерпеливо спросил лазутчик.

«Вроде как эльфийские метафоры в марлецийском раскладе, — отрываясь от текста, ответил лекарь. — Только у эльфов все это слоями и ключи искать надо, ну, а тут на поверхности все, просто метафоры многослойные. Похоже, что в каждой по нескольку смыслов за раз упрятано. Вглубь нырять не надо, зато попробуй еще пойми, где какой смысл и что к чему относится».

«Ты уж попробуй».

«Да уж придется».

«И поторопись, пока за нас опять не принялись».

«А ты меня не отрывай и не понукай, глядишь, и в самом деле успею».

Лекарь решительно нырнул в хитросплетения метафор. Вот же ведь ерунда-то какая — с фаласского переводить не надо, ни при чем тут фаласский, все секреты, если они есть, зашифрованы именно что в марлецийском переводе. Странная такая книга. Если она действительно фаласская, то что за изощренный ум ухитрился спрятать свои тайны за столь хитрой и в то же время ненадежной завесой? С одной стороны, вроде бы кто догадается, что тайна сокрыта не в оригинале, а в переводе? С другой — достаточно любого, кто хоть когда-нибудь имел дело с эльфийскими текстами. Стоит ему вчитаться, и он тут же уловит сходство, а потом и догадается, как это все прочесть. Нет, все же очень ненадежный способ что-то скрыть. Хотя… если предположить, что никто и не собирался прятать эти тайны надолго… если их нужно было скрыть лишь на короткое время…

«Эх, вот понять бы историю этой книги!»

Смысл вырисовывался постепенно. И был он таким, что…

«Какая же сволочь! — невольно вырвалось у лекаря, наконец расшифровавшего первый отрывок. — Такими красивыми образами… в таких красивых легендах… зашифровать такое… такую мерзость!»

«Что там?» — быстро спросил лазутчик.

«Яды, — коротко ответил лекарь. — Гнусные, мерзопакостные яды. Незаметные, неизлечимые, страшные… дурная смерть».

«Так вот почему такая охота за этой книгой! — выдохнул лазутчик. — Несколько ловких отравителей в нужном месте в нужное время бывают куда страшнее, чем вражеская армия под стенами столицы!»

«Что ж, — вздохнул лекарь, — в свое время петрийский лазутчик Шварцштайн Винтерхальтер убил только одного человека. Того, кто покушался на жизнь ребенка. Боюсь, олбарийскому лекарю повезло меньше. Ему придется убить многих. Всех, кто попытается получить эту книгу!»

«Убьем. Было бы чего… — отмахнулся лазутчик. — Другое интересно… откуда она выползла, кто упустил ее из рук, и… нет! Главное — не это!» — вдруг совершенно новым, пугающим тоном вымолвил он.

«Что ты хочешь сказать?» — спросил лекарь у внезапно замолчавшего лазутчика.

«Я хочу не сказать, а заорать: бегом, коротышка!» — каким-то не своим, деревянным голосом отозвался лазутчик.

«Бегом? Это куда еще?! — возмутился лекарь. — Я и сотой части не расшифровал. Тут работать и работать!»

«Полли… — обронил лазутчик страшным выдохом. И одними губами добил: — Дети!»

В мозгу Шарца сама собой соткалась страшная картина: в светлую, жарко натопленную комнату врываются грохочущие черные тени, хватают уютно устроившуюся за вышивкой Полли, играющих детей…