Марина Дяченко - Варан

От пруда послышался плеск. Через минуту Тюфа свалилась будто с неба, запрыгала, разбрызгивая воду, и сразу сделалось ясно, кто там плескался.

— Смотри, — сказал Варан. — Он с характером. Еще затянет…

Тюфа вильнула хвостом, давая знать, как мало ее пугают строптивые мельничные пруды.

— Пойдем, — сказал Варан. — Пройдемся… Все равно работы сейчас не будет.

Там, где в ночь нашествия опустились мерцающие ожерелья, лежали пятна мертвой земли. Не выжженной — мертвой.

Варан остановился на границе большого, овальной формы пятна.

Трава была и по ту, и по эту стороны границы. Возможно, по ту сторону она была даже ярче. Но и в яркости ее было что-то отвратительное, как в густо нарумяненных щеках мертвеца.

— Пойдешь туда? — спросил Варан Тюфу. Тюфа отступила на шаг, и стало понятно: нет, не пойдет.

— А придется, — сказал Варан. — Там у него вся земля такая. Если он сам к нам не придет — придется идти к нему. Я пойду. А ты?

Тюфа коротко проскулила сквозь зубы.

— Что ж, пойдем обратно, — вздохнул Варан.

Степь едва заметно подрагивала под ногами. Над хутором — живописные развалины рядом с недостроенным новым домом — поднимался дым костра. Тюфа заскулила снова.

— Знаю, каша и тебе надоела, — вздохнул Варан. — Потерпи… Они вернутся — и мы уйдем на другой же день. Это я тебе обещаю.

— …Всюду вода? Как это — всюду?

— Как небо. Можно сказать, что небо — всюду? Вот так и вода… А пить ее нельзя. Она соленая.

Дети спали. Старуха сидела, протянув руки к огню, на лице у нее было тупое блаженство человека, тяжело работавшего целый день и наконец-то получившего минуту покоя. Ее невестка сидела рядом, боясь посмотреть на Варана. Она тоже устала. Глаза, глядящие в огонь, лихорадочно поблескивали.

— …А дерева там нет. Только низенькие, кривые побеги… Из них не построишь дом. Поэтому дома там из камня. А дерево привозят издалека — плотогоны… Вот такая безделушка там стоит кучу денег, — Варан показал наполовину готовую брошь, которую, рассказывая, шлифовал рукавом. — Императорских реалов. С радугой.

— У нас не в ходу реалы, — сказала старуха. — А она, — кивнула на невестку, — вообще не знает, что это.

— Поэтому над вами нет настоящей власти Императора. И вы вообще не знаете, что это.

— Я видела «императорки», — тихо сказала черноволосая, по-прежнему не глядя на Варана. — Мой отец… Я вот все думаю: их война с лесовиками затронет или нет?

— Нет, — Варан покачал головой. — Лесовиков, наверное, уже одолели… война закончилась. Может быть.

Старуха глянула через плечо — на холмы на востоке. Ничего не сказала. Обернулась к невестке:

— Иди-ка спать, красавица. Завтра подниму до света.

Женщина покорно встала, ушла в развалины, в единственную уцелевшую комнату. Ни разу не оглянулась на Варана и ничего ему не сказала.

— Ты ей сказки-то не рассказывай, — вполголоса предупредила старуха. — Придумать тоже: вода, как небо…

— Не буду, — пообещал Варан.

По всем расчетам выходило, что ярмарка закончилась. Значит, через пять дней или через шесть-семь, если поклажа тяжела, хозяин с сыновьями и невесткой должны были возвратиться.

Небо на востоке оставалось светлым днем и темным ночью. Поле понемногу приходило в себя. Хозяйка сгребала солому, то и дело наклоняясь, чтобы ободряюще коснуться рукой земли. Варан с Тюфой ходили проведать неприятный ельник: тот подвинулся еще ближе к дому, но большой беды пока не обещал.

Стены дома поднялись в человеческий рост. Варан дважды перекладывал печку; наконец остался доволен и однажды прохладным вечером развел в ней огонь.

Наверное, вышло неплохо, подумал он, прикрывая печную дверцу (железная заслонка досталась новой печи в наследство от старой). Отличная тяга… И кирпичи, выложенные «лесенкой». Радует глаз…

Он сначала почувствовал чужое присутствие, а потом только увидел женщину, сидящую в полутьме на полу недостроенного жилища.

— Холодно, — сказал Варан. — Не сиди на земле.

Она поднялась. Поколебавшись, подошла; в нескольких шагах от Варана опустилась на колени, прислонилась к теплеющему боку печки.

— Спасибо, — сказала после длинной паузы.

— За что?

— Ты сделал мне подарок…

— Брошка? Безделица…

— Нет. Эта печка. Ты оставил в ней часть себя. Я буду разводить огонь…

Она запнулась. Прижалась к печке лицом. Прильнула. Замерла.

Варан не знал, что сказать. Было тихо, только в печке потрескивали дрова, да издалека, с края поля, доносилась протяжная песня хозяйки. Хозяйка пела полю о том, что скоро его засеют, взойдет новый урожай и жизнь опять начнется сначала. Варан не мог разобрать слов, но смыслы старухиных песен за столько-то дней выучил.

Женщина смотрела на него из темноты. В глазах отражался слабый свет вечернего неба. Он попытался вспомнить, смотрели так на него когда-нибудь или нет.

Не вспомнил.

Понял, что слабеет. Не может подняться и уйти, как решил за минуту до того. Женщина водила ладонью по гладкому боку новорожденной печки. Печка источала тепло, в горячем воздухе искажались, подмигивая, звезды. От женщины исходила нежность, осязаемая, будто песок или глина.

— Я буду разводить огонь, — повторила она глухо и глубоко, таким голосом могла бы говорить степь, обладай она даром речи. — Это очень много. Каждый день я буду разжигать ее… В наших краях есть поверье, что путник, о котором вспоминают, получает твердую дорогу под ноги. Если кто-то пропадает в лесу — говорят: о нем не помнили. Так вот: для тебя не станет леса. Под каждым деревом будет дорога…

Она пододвинулась ближе. Ладони ее гладили горячий камень.

— Ты обожжешься, — сказал он шепотом, глядя на ее руки.

— Я уже обожглась, — она улыбнулась. — Там, где не ждала… А он вернется и поколотит меня. Это уж точно.

— Это несправедливо, — сказал Варан медленно. — Ведь мы…

Она зажмурилась. Прижалась к печке лицом:

— Что такое несправедливость… если я теряю тебя? В сравнении с этим даже самое ужасное наказание — шутка…

Варан понял, что никогда не касался ее — даже случайно. Их руки не соприкасались, когда она подавала ему кружку воды или миску с кашей. Она не задевала его краем одежды, проходя мимо. Она никогда не сидела с ним рядом — только напротив.

Он протянул руку и взял ее за запястье. Старухина песня на поле оборвалась.

Хозяин с сыновьями и невесткой вернулись раньше обещанного — торопились, видать. Рыжая — веселая, загорелая — первым делом кинулась обнимать маленьких племянников. Хозяин с младшим сыном, едва сгрузив тюки, побежали смотреть на Баранову работу; старший сын остановился напротив жены и долго вглядывался в ее бледное спокойное лицо.

Хотел ударить. Очень хотел; Варан стоял неподалеку и знал, что, если мужчина ударит — беды не миновать. Потому что тогда он, Варан, вынужден будет ударить тоже.