Грегори Магвайр - Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз

Ворота позолочены, двор вылизан так, что ни одной лошадиной кучи, ни одной соломинки не было видно, балкон над тяжелыми входными дверями заставлен глиняными вазами с кустиками, выстриженными в форме святых. Придворные в ленточках, означавших, видимо, их высокое положение в Свободной Манчурии, стояли кружком с чашками дымящегося кофе в руках. «Наверное, только что с утреннего совета», — подумала Эльфаба и шагнула внутрь. Дорогу ей тут же перегородили два невесть откуда взявшихся стражника с мечами. Видя, что ее уже с первого взгляда принимают за опасную ненормальную, Эльфаба начала препираться, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы из-за павильона не вышел мужчина и не приказал им остановиться.

— Фабала! — воскликнул он.

— Да, папа, это я, — с дочерней почтительностью ответила она.

Вельможи принялись оборачиваться, но, сообразив, что глазеть на встречу родственников было бы верхом неприличия, вернулись к своему разговору. Стражники расступились перед Фрексом. Его жидкие длинные волосы были перехвачены все той же заколкой из кости и сыромятной кожи, а желтовато-белая борода спускалась почти до пояса.

— Эта женщина — моя старшая дочь и сестра вашей хозяйки, — объявил Фрекс привратникам. — Никогда больше не смейте ее задерживать.

Он взял Эльфабу за руку и по-птичьи повернул голову набок, оглядывая дочь одним глазом. Второй глаз, вдруг отчетливо осознала Эльфаба, был слеп.

— Пойдем побеседуем наедине, вдали от чужих ушей, — сказал Фрекс. — Ну и ну, Фабала, ты теперь просто вылитая мать.

Он взял ее под руку и ввел через боковую дверь в маленькую залу, обитую шафранными шелками, где стоял диван с синими бархатными подушками. Медленно, покряхтывая, Фрекс опустился на диван и похлопал по месту рядом с собой. Эльфаба осторожно села, поражаясь собственным чувствам к старику — так ей хотелось его обнять. «Прекрати, ты уже взрослая женщина!» — напомнила она себе.

— Я знал, что ты вернешься, стоит только написать — сказал Фрекс и стиснул ее в объятиях. — Я всегда это знал. — Он всхлипнул. — Прости старику слезы, это скоро пройдет.

Наконец отпустив Эльфабу, он стал спрашивать, где она была, что делала и почему не возвращалась домой.

— А куда мне было возвращаться? — спросила она, ощущая горькую правду своих слов. — Разве я когда-нибудь знала, где у нас дом? Когда ты обращал в свою веру один город, то тут же перебирался в другой. Твоим жилищем был дом пастыря для чужих душ, а мой дом не таков. К тому же у меня и своих дел хватало. — Она помолчала и добавила уже тише: — Так мне казалось.

Она сказала, что жила в Изумрудном городе, хотя и умолчала о том, чем занималась.

— Так что няня не ошиблась? Ты действительно была монтией? Странно, очень странно. Сколько смирения и послушания для этого нужно. Я тебя помню совсем другой.

— Я была такой же монтией, как прежде унионисткой, — усмехнулась Эльфаба. — Но я жила среди сестер, это правда. При всех своих убеждениях — верных или ошибочных — они делают доброе дело. Они помогли мне пройти через тяжелый этап в моей жизни. А в прошлом году я ушла из монастыря и отправилась в Винкус. Там теперь мой дом, хотя не знаю, надолго ли.

— А чем ты занимаешься? Ты замужем?

— Я ведьма, — просто ответила она.

Фрекс отшатнулся и уставился на дочь зрячим глазом — проверить, не шутит ли она.

— Расскажи мне про Нессу, — попросила Эльфаба. — Хочется знать, что с ней стало, прежде чем мы встретимся. И про Панци.

Фрекс рассказал, как его младшая дочь стала герцогиней, а весной провозгласила независимость Манчурии.

— Да, да, это я уже слышала. Но как так получилось? Почему? Фрекс описал, как солдаты сожгли ферму, где собирались недовольные режимом Гудвина, как расположившиеся возле Драконовой чащи штурмовики после кутежа изнасиловали несколько местных девушек, как устроили бойню в Дальнеябловке, как повысили налоги на продажу зерна…

— Но последней каплей для Нессы стало осквернение деревенских церквей, которое совершили солдаты Гудвина.

— Странная капля, — сказала Эльфаба. — Разве Писание не учит нас, что любое место одинаково священно для молений — будь то хоть церковь, хоть угольная шахта.

— А, Писание… — Фрекс пожал плечами, эти тонкости были уже не для него. — В общем, Несса решительно осудила солдат и послала гневное письмо не кому-нибудь, а императору Гудвину, что само по себе было уже на грани измены. И представь, ее поступок стал искрой, из которой мгновенно вспыхнуло пламя. Вдруг вокруг Нессы появились единомышленники, и Кольвен залихорадило революцией. Как это было великолепно — казалось, будто Нессу с детства готовили возглавить восстание. Она обратилась к народу, к старостам окрестных и дальних деревень с просьбой поддержки и даже не затронула привычных для себя вопросов веры — весьма разумно, на мой взгляд. Ответ на ее обращение был ошеломительный. Все как один выступили за независимость.

Эльфаба с удивлением отметила про себя, что к старости отец стал прагматиком.

— Но как ты пробралась через пограничные патрули? — спросил Фрекс. — Говорят, там сейчас жарко.

— Да так, прошмыгнула, как черная птичка в ночи, — улыбнулась Эльфаба, взяв отца за руку, всю в старческих пятнах. — Вот только я не поняла, папа, зачем ты меня позвал. Что, по-твоему, я должна сделать?

— Я подумал, может, ты разделишь власть с сестрой? — сказал он с наивностью человека, чья семья давно распалась. — Я ведь хорошо тебя знаю, Фабала; вряд ли ты сильно изменилась за прошедшие годы. Ты умна и верна своим убеждениям. А Нессой руководит только вера, и если она оступится, поскользнется, то перечеркнет все хорошее, что сейчас создает. И тогда ей придется худо.

«Так ты хочешь сделать меня нянькой для сестры? Мне, значит, вечно быть на подхвате?» Хорошее настроение Эльфабы мигом улетучилось.

— И не только ей, — продолжал Фрекс, широким взмахом руки показав всю Манчурию. Лицо его погрустнело. Видимо, холодно отметила Эльфаба, все это время отец улыбался через силу. Плечи старика поникли. — Фермеры, целое поколение которых выросло под властью мошенника-диктатора, явно недооценивают опасность возмездия. Панци выведал из надежных источников, что запасы зерна в Изумрудном городе огромны. Гудвину незачем спешить с ответным ударом. А мы опьянены успехом: как же, самый бескровный переворот за всю историю страны! И Несса опьянена вместе со всеми. Ты — совсем другое дело. Ты всегда была холодной и рассудительной. Ты бы помогла ей подготовиться, стала бы для сестры поддержкой и опорой.

— Я только этим и занималась, папа. И в детстве, и в университете. Теперь, я слышала, Несса твердо стоит на собственных ногах.

— Это все мои башмачки. Я купил их когда-то у дряхлой старухи и украсил, как когда-то научил меня Черепашье Сердце. Я хотел, чтобы в них Несса чувствовала себя красивой, но и подумать не мог, что их кто-то заколдует. Нет, я не против, заколдовали и ладно. Но Несса теперь считает, что ей не нужна ничья помощь — ни чтобы вставать, ни чтобы управлять страной. Она совсем перестала меня слушать. Мне даже кажется, что эти башмачки опасны.