Маргит Сандему - Крылья черного ворона

— Нам остается только убраться восвояси, — сказал Петер, которому явно не терпелось покинуть это место, чтобы отправиться к Николе.

И тут в памяти Хейке всплыло одно воспоминание. Из далекого детства, когда он долгие часы просиживал в тесной клетке. Воспоминание о песенке, которая сама вертелась у него на языке и слов которой он не понимал.

— Подожди, — сказал он Петеру.

Его товарищ нехотя повиновался.

Медленно-медленно в памяти Хейке всплывали забытые слова, из которых складывались рифмы. Произносимые помимо его воли, они медленно стекали с его губ, неуверенно соединяясь друг с другом…

Петер уставился на него.

— Господи, — наконец прошептал он. — Это же заклинания ! Laubereieder! Du bist doch ein Mahner! [4]

Хейке лишь краем уха слышал, что Петер назвал его заклинателем духов и что пел он колдовские песни. Хейке не принадлежал больше самому себе, пение целиком захватило его, как это однажды было с Ульвхедином, как это было с Ханной.

Петер стоял, как зачарованный, и смотрел на него, не в силах ничего предпринять, не в силах поднять даже топор. И Хейке сам поднял топор и, не прерывая пения, ударил им по корню.

Корень с треском лопнул и скорчился, как в предсмертных конвульсиях. При виде этого Петер лишь испуганно покачал головой, по-прежнему не решаясь пошевелиться. А Хейке рубил корень за корнем, пока вокруг могилы не образовалась целая куча скрюченных обрубков.

От судорожного движения корней опавшая листва шуршала и шелестела.

Наконец надгробная плита была расчищена. Очнувшись, Петер принялся лихорадочно сметать с нее листья. Листва была влажной и грязной, ему пришлось потом вытирать руки.

Они посмотрели друг на друга, одинаково напуганные. Колдовство Хейке закончилось.

Плита была очень тяжелой. Они встали с одного конца и приподняли ее, прислонив к стене, как приподнимают крышку погреба.

И в сумеречном свете они увидели на дне могилы большой, тяжелый, необычайно широкий гроб.

— Они лежат в одном гробу, — неуверенно произнес Петер. — Никогда раньше не слышал о таких пещах!

— Я тоже. Но здесь должна быть наша Ансиола.

— Да.

И снова они вопросительно посмотрели друг на друга. Потом спрыгнули в не особенно глубокую могилу и осмотрели гроб. Они заметили, что гроб сделан не из дерева, но гроб был таким старым, что они не могли определить, из какого материала он был сделан.

— Это не дерево, — прошептал Петер, и Хейке понял, что он имел в виду. Те, что хоронили, хотели быть уверены в том, что покойник не сможет выбраться из гроба.

Огромные замки заржавели от времени, и не стоило особого труда их открыть. После этого они осторожно подняли крышку гроба, заранее трепеща от страха перед тем, что могли увидеть. Если бы в гробу лежал вампир, труп выглядел бы как живой, а гроб, возможно, был бы измазан кровью. Все прочие виды призраков также имели вид живых существ.

Крышка была поднята.

Ничего подобного они не увидели. И все же они были очень удивлены.

Там лежали два скелета. Один из них принадлежал взрослой женщине, другой же был скелетом ребенка, лежащим на ее мертвой руке.

Сначала они ничего не поняли.

— Разве у Ансиолы был ребенок ? — прошептал Петер. — До замужества?

— Очевидно, так. Никто об этом ничего не говорил.

Еще раз взглянув в гроб, Хейке сказал:

— Во всяком случае, здесь мы ничего не найдем, здесь нет никакого призрака. И мы осквернили их могилу!

— Наша теория оказалась несостоятельной.

— Да. Или нет, я не знаю. Возможно, речь идет о привидениях, ведь те поддаются распаду.

— Может быть, нам следует положить сюда кусок железа?

— Я прихватил с собой стальной стержень, — признался Хейке, — чтобы воткнуть его в сердце этой нечисти. Но в данном случае это не подходит. Если бы я был христианином, я положил бы в гроб крест. Это был бы выкуп за то, что мы потревожили покойников.

Петер тут же снял через голову цепочку, на которой висел маленький крестик.

— Совесть моя тоже нечиста. Я положу этот крест между ними. Не прочитать ли мне молитву?

— Да, а ты умеешь?

— Конечно!

Он положил в гроб крест, и когда они закрыли гроб и отошли от могилы, он сложил руки и прочитал короткую молитву, одновременно прося прощения за свое преступление. После этого они положили на место тяжелую плиту. Хейке почувствовал в себе какой-то странный покой.

— Ничего не понимаю, — сказал Петер, снова читая надгробную надпись. — Нет, подожди-ка…

— Что там такое?

— Ничего не понимаю! Смотри, что здесь написано: «Феодора — родилась в 1580, умерла в 1618. Ансиола — родилась и умерла в 1618».

— Никак ты не можешь разобраться с цифрами! Значит, этот маленький ребенок и есть Ансиола !

— Да. Тогда я вообще ничего не понимаю.

— В самом деле, это непонятно, — озабоченно произнес Хейке и огляделся по сторонам. — Тогда мы продолжим поиски. Нам нужна настоящая Ансиола. Отвергнутая невеста.

— Мы больше не можем продолжать поиски, ты хорошо это понимаешь, — раздраженно произнес Петер. — Сумерки сгущаются, на небе нет больше красок. Еще немного, и станет совсем темно.

— Но мы должны найти ее, Петер! Как иначе ты сможешь освободить Николу?

— Очень даже просто. Без помощи твоей глупой теории о том, что княгиня Феодора — это обманутая Ансиола.

— Это более, чем теория, ты не видел ее, когда она прикасалась рукой к свадебному платью.

— Но я не могу больше ждать! Разве ты не понимаешь, что меня ждет Никола? С тобой я тут просижу до утра. А я люблю ее!

Хейке подошел к нему поближе.

— Тебе нельзя идти туда ночью, ты просто с ума сошел! Люди здесь исчезают по ночам! Сегодня нам с тобой была дана отсрочка. Никто другой не выходил живым из крепости. Я не понимаю, почему княгиня отпустила нас, но я опасаюсь самого худшего. Пойдем, давай продолжим поиски, у ворот стоит фонарь, как нам сказали.

— Я потушу его, — сердито произнес Петер.

— Не создавай дополнительных трудностей, — умоляюще произнес Хейке.

— Ты валяешь дурака.

— Возможно. Но лучше что-то делать, чем пустить все на самотек.

С гор уже повеяло ночной прохладой. И Хейке подумал, что те красивые лошади и в самом деле не смогут перезимовать здесь.

Он думал о том, что же случилось с французами.

С наступлением темноты к нему вернулся прежний страх. Последний отсвет дня угас.

Если бы только Петер был более покладистым! Но он был словно околдован — и с наступлением темноты дело пошло еще хуже.

Луна стала ярче, но это не особенно помогало, потому что холодный ветер с гор собирал облака, так что к ночи луна обещала совсем спрятаться.

Он не догадывался о том, каким величественным выглядит сам, задумчиво стоя посреди этого маленького жуткого кладбища. В темноте, скрывающей его странно-безобразное лицо, он казался просто красавцем. И Петер увидел это — увидел то, что его товарищ более статен, чем он сам, и в нем пробудилась ревность, о существовании которой он не подозревал до тех пор, пока не попал в Штрегешти и не встретил Николу.