Елизавета Дворецкая - Огненный волк. Книга 2: Князь волков

Она была там. Стройная полупрозрачная фигурка девушки с распущенными волосами до самой земли, украшенными венком из свежих березовых ветвей, сидела на большом камне над родничком и смотрела в воду. Вот она опустила белую руку, зачерпнула горстью воды, медленно вылила обратно, любуясь блеском капель, стекающих с ее тонких пальцев, как драгоценными самоцветами. Снова зачерпнув воды, берегиня бросила ее вверх. Вода не упала назад, а растаяла в вышине легким облачком, и тут же Огнеяр ощутил вокруг себя свежее дыхание выпадающей росы. И это снова напомнило ему, что утро близко.

Лицо девушки было хорошо видно ему, и он не сомневался – это она, раньше носившая имя Милавы. Ее лицо было почти прежним, только казалось строже и неизмеримо красивее, белая кожа светилась, глаза блестели небесной голубизной. Огнеяр не мог отвести от нее глаз, забыл обо всем, он был околдован ее красотой. Казалось, она исчезнет, и вместе с ней исчезнет свет и воздух, нельзя будет жить.

Огнеяр стал осторожно спускаться в ложбину.

Берегиня сразу заметила его и мигом взлетела на камень. Теперь она напоминала белую лебедь, готовую улететь, и Огнеяру хотелось сейчас же броситься к ней, схватить, удержать.

– Кто ты? – испуганно вскрикнула берегиня, и Огнеяр вздрогнул – это был голос Милавы, только он стал звонче, глубже, как все, на что упадет отсвет Верхнего Неба. – Кто здесь? Зачем ты пришел?

– Я пришел за тобой, – ответил Огнеяр.

Берегиня затрепетала, как облачко тумана, и он поспешно остановился, не доходя до камня трех шагов.

– Кто ты? – опять спросила берегиня, глядя на него.

Огнеяр встретил ее взгляд, чистый и ясный, без тепла и памяти, и словно сама Оборотнева Смерть ударила его в сердце. Она не узнавала его.

– Я – Огнеяр, – заговорил он в безумной надежде, что она хоть что-то вспомнит. – Серебряный Волк. Ты знаешь меня… Я любил тебя, а ты любила меня. Неужели ты меня не помнишь?

Берегиня недоуменно покачала головой.

– Меня любят многие, все, кто любовался березой, деревом тысячи глаз, – мягким нежным голосом ответила она, проводя рукой по своим волосам.

В волнистые светлые пряди были вплетены длинные тонкие березовые веточки, покрытые листвой, они смотрелись так живо, что Огнеяр догадался – они не вплетены, они там растут. Ведь она теперь – Душа Березы.

Но не могла же ее человеческая душа исчезнуть безвозвратно! Она отдала Горлинке только дух, жизнеогонь, а с душой своей расстаются лишь в настоящей смерти. Жизнеогонь возвращается в огненный сосуд самого Сварога, чтобы потом дать тепло и дыхание новому человеку, а душа вечно живет в Сварожьих Садах среди предков и потомков.

– Ты помнишь меня? – настойчиво спрашивал Огнеяр, пытаясь отыскать в ее глазах хоть отблеск прежнего тепла.

Она смотрела на него с добротой и лаской, но ее чувства были отстраненными, не предназначенными именно ему. Так ласкова всякая береза к тому, кто отдыхает в тени ее ветвей.

– Нет. – Почти с сожалением берегиня покачала головой, зеленые листочки мягко затрепетали в ее волосах, словно под ветерком. – Я не знаю тебя. Ты такой черный, как будто тебя опалила страшная Подземная Тьма. От тебя пахнет зверем. Ты Сильный Зверь, да? Иначе ты не мог бы говорить со мной. Я не могла тебя любить.

– Зачем же ты пришла сюда, на этот родник, когда все твои сестры в роще, на Святоозере? – Огнеяр незаметно сделал шаг к ней.

Ее равнодушие приводило его в отчаяние, но он не сдавался. Она не виновата, что все забыла. Недаром он сам – сын бога. Если есть на свете силы, способные разбудить человеческую память в душе берегини, то он найдет их в себе.

– Не знаю, – с нежной грустью ответила берегиня, склоняя голову к плечу. – Что-то тянуло меня сюда, и не хочется уходить, хотя близок рассвет. Здесь хорошо… только вот здесь что-то… – Берегиня прижала белую руку к груди, там, где у людей сердце. – Я не знаю, раньше я не знала такого. Там, у отца, была радость, а здесь что-то другое, как будто во мне поселилась осень.

Берегини не знают грусти и боли. Все, что плохо, кажется им осенью. А Огнеяр снова шагнул ближе, в нем вспыхнула надежда – она забыла не все!

– Эта осень – и есть твоя любовь! – горячо воскликнул он. – Милава, да вспомни же меня!

– Что? – вскрикнула берегиня, вскинув на него взгляд. Сноп голубого света ударил из ее глаз, но тут же она закрыла лицо руками, а когда отняла их, на глазах ее блестели слезы, как капли росы. – Что ты сказал? Зачем ты так сказал? Это имя? Милава, – с дрожью в нежном голосе выговорила она, словно это было заклинание, способное и спасти, и погубить ее.

– Это твое имя! – крикнул Огнеяр, чувствуя, что наконец нашел средство разбудить ее память и сердце. – Это твое имя, ты носила его. Милава!

– Ах! – Берегиня взмахнула руками, как крыльями, снова прижала ладони к глазам.

Слезы текли по ее прекрасному лицу дождем, грудь вздымалась – она была взволнована, как река в половодье. Никто никогда не видел берегинь в волнении – они не умеют волноваться. Но слова Огнеяра, названное имя пробудили в ней память о девушке, которой она была, в ней что-то раздваивалось, она сама не понимала, что с ней делается. Это что-то несло ей и радость, и страх, весна и осень вихрем кружили ее, одна половина ее рвалась улететь скорее прочь от этого Сильного Зверя, а вторая стремилась к нему. Этот огонь, которым он был наполнен, и страшил, и притягивал ее.

– Милава! – Огнеяр шагнул к ней, протягивая руки, берегиня трепетала всем телом, как березка на ветру, но не бежала от него. – Вспомни же меня! Мы были с тобой вместе у этого родника. Я – Огнеяр!

– Огнеяр! – повторила берегиня, как будто ей не хватало воздуха, а потом пронзительно вскрикнула.

Так могла бы кричать березка, над которой занесен топор, если бы боги дали ей голос. Она вспомнила! Огнеяр – Милава! Она увидела и его, и себя, какой она была раньше, ощутила горячее биение в груди – любовь ее не умерла, она только заснула, а он сумел разбудить ее.

Огнеяр подхватил ее на руки и снял с камня, поставил на землю рядом с собой. Берегиня дрожала и хотела отстраниться от него, как Снежная Дева от Ярилы, жар которого растопит и погубит ее. Огнеяр и сам был потрясен прикосновением к ней: в руках его было легчайшее, почти невесомое тело, казалось, сведи руки покрепче – и они встретятся, пройдя через нее. Она была прохладной, как вода летней реки, нежной, как березовый листок. И ее голубые глаза смотрели на него с безумием пробудившейся памяти – памяти человека в теле берегини. Два мира разрывали ее пополам, ей было жутко, она сама себя не понимала.

– Пусти меня! – дрожа, умоляла берегиня, а сама все смотрела в его темные глаза, горящие пламенем, словно не могла от них оторваться. – Не надо!