Елизавета Дворецкая - Огненный волк. Книга 2: Князь волков

– Смотри, не пускай сына из дому! – велела она Лобану. – А не то берегиня его в лес заманит и запляшет теперь уж до смерти. А убережешь до Купалы – берегини с земли снова в небо уйдут, и будет он жив.

– Что же ему, теперь навек таким бессловесным оставаться? – с плачем расспрашивала мать.

Но Елова ничего не ответила. Сама она осталась ночевать у Лобана, и домочадцам долго не спалось – в горьком запахе полыни, с ведуньей под одной крышей всякого забирала жуть.

А Брезь, казалось, ничего не замечал – ни переселения в клеть, ни плача и причитаний родичей, ни бормотания и ворожбы Еловы, которая то плескала на него водой, освященной заговором и горящим можжевеловым углем, то ходила вокруг него с тлеющей полынной веткой, окуривая его горьким дымом. Он словно бы забыл, кто он и где находится, на родичей смотрел с безразличием, как на пустое место, и Вмала плакала от страха – ей казалось, что сын не узнает ее.

Только на Милаву он смотрел более осмысленно, чем на других. Но и Милава не осмеливалась расспрашивать его о том, что с ним случилось за эту короткую ночь. Может быть, потому, что лучше других догадывалась, что он испытал. Березовый смех, услышанный в роще, преследовал ее и здесь, тихо всплескивался в ушах. Кто-то все время хотел напомнить о себе – та, что не знает людских горестей и веселится все время, что ей дано провести на земле.

Ночью Милава долго не могла заснуть. Мысли о Брезе и тревога за него не давали ей покоя. Березовый дух подменил его, отнял у него силу, веселость, ясность рассудка, он снова стал почти таким, как в первые дни после смерти Горлинки. Только тогда в его душе чередовались яростные приступы отчаяния и тусклое безразличие к собственной опустевшей жизни. А теперь в нем оставалось только безразличие, и это было страшнее отчаяния.

Но тогда он был в семье, и родичи могли если не облегчить его горе, то хотя бы держать его на глазах. А не видя брата, Милава беспокоилась о нем гораздо сильнее. Хоть на миг ей хотелось оказаться с ним, убедиться, что с ним не случилось ничего дурного.

Изба была полна запахом полыни и сонным дыханием родичей, из угла, где лежала Елова, не доносилось ни звука. Осторожно Милава соскользнула с лавки и выбралась наружу. Порчи она не боялась – не могла поверить, что родной брат может ей чем-то навредить. Елове легко говорить, она совсем не знает, что это такое – любить. Может быть, потому она так и сильна.

На крыльце в лицо Милаве пахнула свежесть ночи, было тепло, двор был залит лунным светом, чистым и ярким, – солнцем умерших. И сразу она увидела Брезя – он сидел на пороге своей клети, опираясь локтями о колени, лицо его было спокойным и ясным, как прежде, только грустным. Таким Милава видела его в конце зимы и весной, когда первые приступы горя от смерти Горлинки поутихли. Подумав о том времени, Милава вдруг сообразила – ведь весной, во время оживания всей природы, оживают и души умерших, бродят по земле. И Горлинка тоже могла вернуться ненадолго, взглянуть на те места, где жила, на тех людей, которых любила. Тогда ничего страшного не случилось – от добрых духов не бывает вреда. Странно, но сейчас Милава уже совсем не боялась, лучи лунного света показались ей теплыми, ласковыми. Она хотела сразу подойти к Брезю, но при мысли о Горлинке не решилась – слишком ясно ей вспомнились дни поминальных пирогов, когда сердце ее переворачивалось от жалости, когда она так хотела утешить брата, но знала, что не сможет.

Две березки, стоявшие в углу двора, были облиты лунным светом, на них можно было разглядеть каждый листочек. Они тихо покачивали ветвями, хотя ветра не было, свежая листва мягко шуршала, и вдруг из этого шороха возник тихий лукавый смех. Одна из березок – ее, Милавы, белая сестра – вдруг высоко подняла ветви, как птица крылья, опустила их и сошла с места. От ствола отделилась легкая светлая тень – девушка, ростом не выше самой Милавы, в длинной белой рубахе, со светлыми косами, в которые вплетены тонкие березовые веточки с листвой. А лицо ее, ясно освещенное лучами луны, было таинственно и прекрасно, большие зеленоватые глаза ее искрились радостью, на губах играла призывно-ласковая улыбка.

Всхлипнув, Милава застыла на крыльце, вцепилась в столб, а Брезь охнул и подался вперед. Он снова увидел ее – Горлинку, добрую и нежную, прекрасную, как бывают прекрасны только в воспоминаниях недостижимо далекие возлюбленные. Неслышно ступая по двору, девушка-березка пошла к избе. «Милый мой, ненаглядный! – шептал нежный голос, и сияющие зеленоватые глаза с любовью и лаской смотрели на Брезя. – Куда ты ушел от меня? Я так люблю тебя, мой желанный, приходи же ко мне снова! Разве я не хороша? Иди же ко мне!»

Снова полный сил, Брезь вскочил со ступеньки и бросился к девушке.

– Нет, нет! – отчаянно закричала Милава, протягивая к нему руки. – Нет, не ходи, не ходи!

Чарующе прекрасная дева в облике Горлинки внушала ей ужас. Настоящая Горлинка умерла и погребена в пламени, она больше никогда не вернется в зримом образе. А эта дева, вышедшая из березы, – берегиня! Не счастье и утешение, а гибель принесет Брезю ее любовь.

Но он не слышал крика сестры, не услышал бы, даже если бы само небо раскололось над займищем. Весь мир для него сомкнулся радужным кольцом вокруг стройной фигурки в белой рубахе, с двумя длинными светлыми косами, с ненаглядными чертами его милой невесты.

Шагнув с крыльца, он уже почти коснулся протянутых к нему рук девушки, но дверь сеней вдруг резко скрипнула и на пороге встала Елова. Высокая, худощавая, с растрепанной седой косой и угрожающе вскинутыми руками, она была похожа на Лихорадку. В ее руке был зажат пучок полыни.

– Поди прочь! – яростно крикнула она, кидаясь к берегине, норовя хлестнуть ее полынью.

С испуганным криком девушка отскочила назад, бросилась к березке и мигом пропала возле ствола, слилась с ним, спряталась.

Брезь шагнул к березке, но пошатнулся и упал бы, если бы Милава его не подхватила.

– Брате! Милый! Что с тобой? – в испуге кричала Милава, не помня себя. – Куда ты?

– Горлинка! Она пришла! Она вернулась! – бессвязно выкрикивал Брезь и рвался с крыльца, но был так слаб, что даже младшая сестра могла с ним справиться. – Я ее в роще видел! Она и теперь ко мне пришла. Звала меня! Где она? Зачем вы ее прогнали?

– Это берегиня была! – злобно выкрикнула Елова и погрозила березке пучком полыни. – Это берегиня, она тебя заморочила, дурную голову твою, в рощу заманила, испортила! Говорили тебе еще той зимой – женись, женись, благо Моховики другую девку взамен умершей давали. А ты – нет, тебе прежнюю подавай, вот и дождался! Не будет тебе теперь покоя от берегини, не выпустит, пока насмерть не замучает!