Марина Ефиминюк - Тайны Истинного мира

– Тайник! – Вдруг поняла я и кинулась в туалет. Сэм, копавшийся в полке со старыми пластинками, только проводил меня недоуменным взглядом.

Я вытянулась в струнку, дотягиваясь до ниши, и пошарила в ней рукой. Тонкая папочка прилипла к стене, поэтому сантехник не смог ее обнаружить вместе с пакетом. С гулко стучащим сердцем я вытащила на свет картонную канцелярскую папочку, чуть размокшую и разбухшую от воды. Где-то внизу живота похолодело, а сердце бешено застучало в груди барабанной дробью. Трясущейся рукой, я развязала тесемки, и голова пошла кругом, а на глаза навернулись слезы.

На листочках с анкетными данными была расписана жизнь, обрывки воспоминаний о которой я искренне считала собственными.

«Мария Владимировна Комарова. 20 октября 1981 года рождения…» Прикрепленная к листочкам фотография выказывала улыбающееся лицо с беспечным, почти глупым выражением милой провинциальной девочки с карими узкими глазами и полными губами. Дальше лежал «Отчет о проделанной работе», но прочитать его сил не хватило, только слово внизу: «Стерта» и моя размытая подпись, как очередное напоминание о прежней жизни.

– Маш, – позвал Сэм из комнаты, а потом вышел в коридор и протянул мне фотоальбом, – смотри, что я нашел.

Со всех снимков на меня смотрела та же самая девушка. Вот глупышка у реки с удочкой, на другой фотографии она стояла рядом с памятником Пушкину в центре города. Судя по разговорам, именно его я разнесла, прежде чем превратиться в сироту Машу Комарову.

Нестерпимо захотелось заснуть, а проснуться уже лет через тридцать, чтобы ни смертельной опасности, ни пистолетов, ни страшных людей из Зачистки, сильно похожей на НКВД сталинских времен.

– Теперь, кажется, понятно, – пробормотала я, снова заглядывая в Дело. – Как расчетливо. Я убрала девушку, свою полной тезку, посмотри, у нас даже даты рождения совпадают, а потом решила занять ее место, стерев себе цвет, но не учла только одного…

– Что сотрешь себе и память, – подсказал Сэм, и я сдержанно кивнула.

В этот момент кто-то дернул ручку на входной двери, и мы с Сэмом буквально подскочили на месте, испуганные. Я быстро прижала к губам палец, а мальчишка округлил глаза, не понимая, что ему делать. Мы забрались в большой стенной шкаф, спрятавшись между висящей верхней одеждой, старой, пыльной и принадлежащей квартирной хозяйке. Через тонкую щелочку в душное нутро шкафа проникал свет. Между тем, в прихожую вошли. Мы сжались, боясь дышать, и настороженно слушая шаги неизвестных.

Рядом с нами остановилась фигура в кожаной куртке.

– Они где-то здесь, – раздался мужской голос.

– Что у нее здесь произошло? – спросил другой, вероятно, удивляясь беспорядку в доме.

– Может, в шкаф забрались? – предположил третий. И я почувствовала, как от страха по спине пробежала капля пота.

– Встретимся за домом, – едва-едва слышно прошептал Сэм.

Тут же отворилась дверца с его стороны, ослепив нас. Мальчишка раздвинул губы в неприятной улыбке и вдруг зашипел, как котенок, вытаращив глаза и оголив зубы. Со стороны подобное выглядело почти забавным, но отчего-то гости шарахнусь в разные стороны, и один очень тоненько взвизгнул:

– Батюшки, у-у-упырь!

Сэм выскочил из шкафа как черт из табакерки и кинулся вон из квартиры, трое через короткую паузу бросились за ним, даже не удосужившись заглянуть во вторую половину гардероба, где умирала от страха я.

До меня доносился топот ног в подъезде и удалявшиеся голоса. Выждав пару минут, я все-таки вылезла, и, пока здоровяки не вернулись обратно, поспешила из проклятой квартиры, плотно прикрыв за собой дверь.

Я выскользнула из подъезда невидимой тенью и поспешила на задний двор. К ночи мороз усилился, и под ногами приветливо поскрипывал снежок. В черном с сизым отблеском прожектора небе подмигивали крохотные звездочки, яркий месяц висел над самой головой. Усевшись на детские качели и спрятав руки в карманы, я стала ждать Сэма, отчего-то уверенная, что его обязательно поймали. Он появился через десять минут – когда я окончательно околела и решила всплакнуть о перечеркнутой судьбе и потерянной памяти – сильно запыхавшийся, но очень довольный собой.

– Ты, чего, Комарова, пригорюнилась? – расплылся он в довольной улыбке. – Я такой фокус уже много раз проделывал, ни разу не поймали. Я не глядела на него, испытывая ужасное неудобство от только что принятого решения.

В молчании мы пришли на автобусную остановку рядом с метро и уселись на ледяную лавку.

Прозрачные тонкие стенки худо-бедно защищали от пронизывающего холодного ветра, гонявшего по городу мелкие острые снежки и бросавшего их в лицо.

– У тебя телефон есть? – ответила я вопросом на вопрос.

– Да, но у меня батарейки только на один звонок. Я его отключил еще днем, чтобы нас не вычислили… – Он замялся, вытащил из внутреннего кармана плаща аппаратик и протянул мне. – А куда ты собираешься звонить? – полюбопытствовал он, когда я быстро включила мобильник.

Я, не произнеся ни слова, выбрала номер телефона из записной книжки и нажала на кнопку вызова. Женщина на другом конце подняла трубку тут же, видимо, сидела под телефоном, боясь отлучиться.

– Сомерсет?! – По голосу было слышно, что мамаша Поганкина находится на той грани, когда уже не надеешься увидеть любимое чадо живым и здоровым, или хотя бы не очень покалеченным.

– Это Маша Комарова, – отозвалась я. – Сэм рядом со мной. Мы находимся у станции метро Отрадное, вы можете за ним приехать?

– Маша?! – взвизгнул Сэм и попытался вырвать аппаратик из моих рук, но я ловко увернулась и даже чуть толкнула его, что бедолага беспомощно шлепнулся на обледенелую лавчонку.

– Что с ним? – Женщина запричитала, всхлипнув от облегчения.

– С ним все в порядке. Пока. Приезжайте. – Телефончик пискнул и отключился, разрядившись.

– Комарова! Ты стерва!!! Я не ожидал от тебя такого предательства! – В глазах Сэма застыли слезы, блестевшие в свете единственного фонаря, едва освещавшего остановку, клочок дороги и темную газетную палатку, пристроенную тут же.

– Так лучше, Сэм, ты отправляешься домой! – отрезала я, понимая, что прямо сейчас поступаю верно, как приличествует взрослому ответственному человеку.

– Я домой не поеду! – ощетинился мальчишка. – Да, меня мамочка с потрохами скушает!

– Лучше пусть тебя мамочка скушает, чем скушают страшные дяди из Зачистки! – буркнула я, стараясь не глядеть в его безусое расстроенное лицо, какое-то по-девичьи нежное.

– Так нечестно! – Сэм едва не плакал. – Нечестно отсылать меня сейчас! Меня могут по дороге поймать!

– Сэм, я знаю, так нужно, – я заглянула в его глаза-вишни. – Правда. Они смогут защитить тебя! Они твоя семья.