Дэйв Дункан - Настоящее напряженное

Это второй рисунок: дюжина разъяренных воинов и успокаивающий их Освободитель. Для Доша его слова означают начало другого чуда, его собственного чуда, но сам он этого еще не знает.

– Раз уж вы спрашиваете, – говорит Д’вард в этой второй картине, – я объясню вам, почему. Мне нужен человек, в храбрости которого у меня нет сомнений. Тихо! Посмотрите на эти шрамы у него на лице! Их нанесли в темноте, когда он был связан по рукам и ногам. Видите, как близко они от его глаз? Видите, как надрезано его горло? Этот человек вытерпел жестокую пытку и все же не сказал своему мучителю ни слова. Кто из вас может похвастать большим мужеством? Кто из вас согласится променять свои отметины доблести на его? Сегодня я возьму с собой Доша Вестового, ибо доверяю ему более, чем любому другому.

Другой обрывок: Дош плачет, а воины подходят к нему один за другим, чтобы обнять и попросить прощения за былое презрение… Некоторые еще шепчут ему на ухо обещания, что он умрет самой мучительной смертью, если этой ночью подведет Д’варда, но он не обращает на них никакого внимания. Это ощущение непривычно ему. Прикосновение их тел возбуждает его, и он понимает, что им будет противно, если они это почувствуют. Их восхищение беспокоит его – какое ему дело до того, что думают эти увальни?

Не менее странно и то, что он-то знает: Освободитель лжет. Освободителю хорошо известно, что Дош просто не мог сказать Тариону того, что тот хотел. Дош не понимает, зачем Освободителю обманывать остальных. Может, он сам верит в собственную ложь, чтобы доверять Дошу? И почему сам Дош не отказывается от этой самоубийственной чести? Его не спросили, а он не отказался.

Может, с этого и начинается чудо?

Ожидание в окопах после заката… сводящее внутренности нетерпение. Дош с Д’вардом хоронятся среди бревен и каменных брустверов, а усталые солдаты возвращаются на ночь в лагерь. Здесь, под открытым небом, холодает с каждой минутой. Зеленый диск Трумба выглядывает из-за горных вершин на востоке – огромный и абсолютно круглый. При полном Трумбе ночи светлы.

Может, затмение Мужа уже прошло? Или он будет ждать наступления темноты? Освободитель рассчитывает проникнуть в город незамеченным в те несколько драгоценных минут, пока все будут смотреть на небо. Затмение Трумба – время ужаса, когда Жнецы собирают души для Зэца. Часовые будут смотреть на небо и молиться. Это время дурных знамений, самое неудачное время для предприятий вроде этого.

Разумеется, затмение Трумба начинается. Не могло не начаться. Следом за Д’вардом Дош несется в темноте, сгибаясь под тяжестью ноши, изо всех сил напрягая ноги и легкие. Быстрее, пока не миновала эта короткая минута полной темноты. Должно быть, он добежал до основания стен до того, как мир снова осветился, и, следовательно, наблюдатели на стенах его не заметили. Если бы он не добежал, он не остался бы жив. Значит, добежал.

Но он почему-то этого не помнит.

Страх.

Пальцы вцепились в землю, ноги скользят, бухта каната на спине давит вниз, грозя сбросить в бездну – в сотню футов пустоты над ревущим потоком. Лицо вжимается в покрытую изморосью траву.

Как это он раньше не вспомнил, что боится высоты?

Прижимаясь носом к шершавой каменной кладке, он карабкается все дальше, распластанный по стене… Под ним нет вообще ничего, только сто футов залитой зеленым лунным светом вертикальной скалы, а под ней бешеные пороги Лемодуотера. Сколько секунд продлится крик падающего вниз человека? Сколько раз ударится он на лету об утес?

Ветер.

Холод. Ледяной, жгучий холод, а ведь на нем два слоя одежды. На нем шерстяное белье, о котором не знает никто, кроме трех джоалийцев, продавших ему белье в одну очень утомительную ночь. Д’вард, должно быть, промерз до костей.

Мокрая, скользкая трава и крутые склоны. Ни кустика, ни ростка.

Скользкая скала, на которой не за что ухватиться.

И все время над головой гладкая поверхность стены – беспощадная, равнодушная.

И все время мысль о том, что в любой момент кто-то там, наверху, может случайно глянуть вниз и увидеть двух наглецов. Вряд ли они откажут себе в удовольствии попрактиковаться в стрельбе по живым мишеням. Даже при лунном свете выстрел прямо вниз на пятьдесят футов – не из самых сложных.

Это путешествие Дош запомнил. Даже слишком хорошо.

Дайка… так назвал это Освободитель. Дош никогда раньше не слышал такого слова. Это узкий выступ, полка скалы, выступающая за обрыв на несколько футов. Здесь Д’вард может отступить от стены на несколько шагов, чтобы свершить свое чудо. Конечно, здесь они более заметны сверху, чем прежде, когда прижимались к стене. Часовые наверняка увидят их, как только посмотрят вниз.

Разве не это положено делать часовым на стенах, нет?

Ветер изо всех сил толкает их, пытаясь сбросить обоих с насеста. Д’вард чертыхается под нос, сражаясь с тонкой бечевой, а ветер все пытается сдуть ее или запутать. Его зубы лязгают от холода. В зловещем зеленом свете он напоминает ходячего мертвеца.

Новая картина: Дош расстегивает куртку и стаскивает с себя, предлагая ее своему почти обнаженному спутнику, и она полощется на ветру, как флаг.

– Прекрати! – сердитый рык Д’варда. – Ты что, убить нас хочешь?

– Тебе она нужнее.

– Нет. У других такой нет. Надень. – Он продолжает возиться с узлами одеревеневшими пальцами.

Другие не съежились на этом проклятом уступе в сотне футов над потоком.

Бросок… начало чуда.

На ветру, в темноте, под этим немыслимым углом – и все же Освободителю это удается с первой попытки. Это прекрасно: деревяшка взлетает в ночи, волоча за собой бечеву; ветер сносит ее чуть в сторону, и она летит по плавной кривой.

Д’вард балансирует на одной ноге, взмахивая руками, и каким-то образом удерживается на самом краю. На мгновение Дош уверен – тот сорвется. Этот образ останется навсегда, один из самых отчетливых: Освободитель, замерший над бездной, вытянув ногу, раскинув руки, лицо застыло от страха – и Дош, бросающийся к нему, чтобы в самый последний момент схватить его…

Если палка и стучит о парапет где-то высоко над головой, ветер все равно уносит стук прочь.

Должно быть, они со всех ног спешат обратно к основанию стены, в относительную безопасность. Этого Дош не помнит. Это одна из самых рискованных минут, ведь если кто-нибудь услышит или увидит, как их палка падает на стену, он неизбежно выглянет вниз посмотреть, откуда она взялась.

Ожидание.

Он не знает, сколько оно длится. Они съежились вдвоем, вжимаясь в грубую каменную кладку, ожидая, ожидая… Д’вард выглядит так, словно сейчас замерзнет насмерть. Снова – возможно, даже несколько раз – отказывается он накинуть часть одежд Доша. В конце концов Дош обхватывает его руками, и Освободитель не сопротивляется.