Дэйв Дункан - Прошедшее повелительное

Вошла сестра со свечой в руке – судя по всему, обход пациентов.

– Где я? – спросил он.

Она ответила.

– Что случилось?

– С вами произошел несчастный случай. Хотите, чтобы вам сделали еще укол?

– Нет, спасибо. Со мной все в порядке. – Ему не нравилась бесшумная музыка, которую несли с собой наркотики.

– Попробуйте уснуть, – посоветовала сестра и вышла.

Проблема заключалась в том, что Эдвард чувствовал себя так, словно выспался на несколько недель вперед. Он решил, что это проходит шок. От ноги исходила пульсирующая боль. Тело затекло от долгого лежания в одном положении. Он попытался вспомнить и, вспомнив, пожалел об этом. Воспоминания, правда, были весьма обрывочными, по большей части просто кошмары.

И когда он спал, его терзали те же кошмары. Он просыпался дрожа, в холодном поту, не в состоянии вспомнить, что так напугало его. Только сейчас он начал гадать, что же, ради всего святого, он с собой такого сотворил. Не регби, это точно – в это время года в регби не играют. Железнодорожная катастрофа? Вся голова забинтована, на ноге – шины.

И все же самый странный сон из тех, что посещали его в эту бесконечную ночь, оказался поразительно ярким и запоминающимся, таким, что утром он так и не понял, сон это был или явь.

Через открытую дверь в палату падал свет, и вся она превратилась в месиво причудливых теней. На этот раз он, кажется, проснулся просто так, не от кошмара. Нога продолжала пульсировать болью, пронизывающей все тело. Некоторое время он изучал паутину растяжек, удерживавших ногу на весу, потом повернул голову на подушке. С этой стороны он увидел окно без занавесок. Небо за окном было черным. Он повернул голову на другую сторону и увидел человека, стоявшего там.

– Зрю обращенье сфер прозрачных, – произнес человек, – что есть отраженье сути, самой души явленье. Молю тебя, открой: увечье голени твоей не слишком ли терзает болью плоть?

– Не так уж сильно, сэр, – ответил Эдвард.

И в самом деле могло быть хуже.

– В откровении твоем немало доблести узреть возможно.

Гость был странным маленьким человеком – довольно старым, с облачком седых волос на голове, с чисто выбритым, морщинистым лицом проказника. Он сутулился, поэтому голова заметно выступала вперед. Его пальто отличалось забавным старомодным каракулевым воротником и казалось несколько великоватым. В одной руке он держал столь же древнюю бобровую шапку, в другой – трость с серебряным набалдашником.

– Хоть лично мы доселе не встречались, но чернил немало мы на письма извели друг другу. К твоим услугам преданный слуга, Джонатан Олдкастл. – Он поклонился, прижав шапку к сердцу.

– Мистер Олдкастл! – сказал Эдвард. – Вы… вы… Я вас себе представлял совсем другим, сэр. – По странной логике сна во внешности мистера Олдкастла он не увидел ничего странного для чиновника министерства по делам колоний его величества. Все же ни одно из писем, что получил от него Эдвард за последние два года, не напоминало слогом жалкие попытки Мосли Майнора подражать Шекспиру.

Человечек сиял улыбкой:

– Я тоже встрече рад сверх меры всякой. Но хватит праздной болтовни: не терпит время, уж совет пора держать без промедленья. О мастер Экзетер, молю тебя: будь быстр и точен в изложеньи, мое незнанье просвети, скажи – что за напасти судьбу твою (и тело, впрочем, тоже) столь тяжко поразили. Открой мне память этих злых событий, дабы мы смогли изобрести то средство, что дьявольские козни опрокинет.

Он говорил с протяжным выговором, происхождение которого Эдвард не мог определить, и речь его наверняка показалась бы бессмыслицей, не происходи все это во сне.

– Я не так уж много помню, сэр. Я приехал… я приехал в Грейндж, сэр, верно? Пожить у Волынки.

– Предположения мои верны, – кивнул мистер Олдкастл.

– Всего на несколько дней. Они сказали, они ничего не имеют против, так что добро пожаловать. Я собирался записаться добровольцем – как только объявят мобилизацию, конечно, – но до тех пор…

…Ему некуда было податься. Слова застряли у него в горле, и он боялся, что на глаза вот-вот навернутся слезы.

– Утешься, душу не терзай! – успокаивающе произнес Олдкастл. – Чу! Кто-то приближается, я слышу. Повременим минутку.

Должно быть, Эдвард задремал, ибо, когда Олдкастл снова заговорил, он подпрыгнул от неожиданности.

– Ну, рыцарь мой отважный? Что отыскал еще ты в памяти задворках?

– Обед? У меня не оказалось подходящей одежды. Все очень смутно, сэр.

Мистер Олдкастл подышал на серебряный набалдашник трости и протер его рукавом.

– А что потом?

– Мы разошлись. Генералу предстояло выступать в церкви рано утром.

– Да?

Странный запах нафталина пробивался даже сквозь привычную вонь карболки.

– Потом пришел Волынка и спросил, не хочется ли мне чего-нибудь сладкого и не наведаться ли нам в погреб.

– И вы пошли на эту шалость. И что потом случилось?

Крики? Длинные вьющиеся волосы? Фарфоровая миска…

– Ничего! – поспешно сказал Эдвард. – Ничего! Я не помню.

– Страдать не надобно, – утешил его мистер Олдкастл. – Случается, и часто, что рана головы наносит духу поврежденья. Ты не сможешь двигаться до завтра, мой славный юноша. Но надобно принять предосторожность: ты, верно, знаешь наизусть ту речь, что славный Гарри произносит пред Гарфлером?

– «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом…» Эта, сэр?

– Вот именно, она.

– Знаю. Я как раз играл короля, когда шестой класс ставил «Генриха V» на прошлое Рождество.

– Воистину нам повезло. На свете барда не найдешь другого, чтоб самый дух отваги смог точнее передать. Внимай и помни: здесь за тобой уход и ласка, к тому ж я наложу заклятье, дабы муки приуменьшить, однако доведись врагу преодолеть мои преграды и угрожать тебе расправой, сей стих прочти – помочь тебе он должен. Скажи – ты сохранишь совет мой в сердце?

– Да, сэр, я запомню, – серьезно ответил Эдвард. Во сне эта инструкция представлялась очень важной и совершенно логичной.

– Тогда, мой мастер Экзетер, позволь желать тебе удачи.

– Спокойной ночи, мистер Олдкастл. Я очень рад наконец познакомиться с вами, сэр.

Остаток ночи он спал гораздо лучше.

Стук засова разбудил Элиэль. Замок тоже щелкнул, но гораздо тише, чем это выходило у нее. В комнате было абсолютно темно; все, что она видела, – это окно, чуть скособоченную полосу света, ослабленного налипшим на стекла мокрым снегом. Все же и этого света хватало, чтобы увидеть: дверь медленно открывается, даже не скрипнув.

Он скользнул внутрь, чернее черного, без единого звука. Дверь закрылась – так же тихо. Двигаясь, как дым, он приблизился и остановился у нее в ногах. Элиэль подумала, что он, наверное, смотрит на нее сверху вниз, но не видела ни лица, ни глаз, только вертикальное пятно темнее окружающей темноты.