Генри Олди - Дайте им умереть

— Тварь! — взвыла Неистовая Зейри хриплым мужским баритоном. — Тварь, змея!.. Сколопендра…

Глаза женщины метали молнии, а руки судорожно искали хоть что-то, хоть какое-нибудь оружие; и было видно, что Зейри Коушут, сотрудница администрации с правом преподавания, сейчас отдала бы все оставшиеся ей годы жизни за умеющий убивать подарок.

Судьба улыбнулась, подмигнула обиженно мекавшей козе и легонько толкнула Неистовую Зейри в плечо.

Женщина качнулась, нетвердо держась на ногах после падения, и ладони ее в поисках опоры нащупали рукоять застрявшего в кизиле меча.

Двуручного меча, гордости дурбанского музея, любимца хакима Рашида, украденного этой проклятой…

Кизил поспешно отпустил добычу, боясь, что в случае неповиновения его вырвут с корнем.

И Карену померещилось, что одновременно со свистом рассекаемого воздуха кто-то — наверное, тот, кто знает все, — успел расхохотаться и прошипеть между двумя мгновениями сошедшего с ума времени:

— Все сотворенное, рождающееся и растущее имеет свою звезду!.. Свою… звезду…

Карен был убежден, что это слова из книги Меноге Храт, хотя никогда в жизни не подозревал о существовании подобной книги.

…Огромный клинок несся по кругу, проходящему через худую детскую шею.

И зверем кричал вспарываемый мрак. Но в самую последнюю секунду тяжесть двуручника, чья общая длина на целую пядь превышала рост самой Зейри, возобладала над силой разъяренной женщины. Плоскость стального круга сместилась, чуть-чуть, самую малость, но этого хватило, чтобы убийственное лезвие просвистело над макушкой Сколопендры, по-прежнему застывшей и отрешенной; и, словно зажив собственной жизнью, старый меч слегка провернулся, ослабив хватку Неистовой Зейри. Другие нужны были пальцы, чтобы удержать вырывающийся из рук эспадон, пальцы воина, привыкшего к лоулезскому мечу с детства, пальцы, в которых металл гвоздей кажется мягким, как пластилин в руках ребенка. Рукоять прошлась остатками древних накладок по женским ладоням, лезвие полыхнуло в свете луны противоестественным блеском, как будто ржавчина на миг спала с клинка, или превратилась в полировку, или…

И клинок плашмя врезался в ствол кизила.

Разлетевшись вдребезги.

Не сталь — стекло.

Ржавое стекло.

Неистовая Зейри упала на колени, закачавшись из стороны в сторону, ткнулась лицом в траву и зарыдала по-бабьи, в голос, никого не стесняясь.

В стороне от плачущей женщины, так до сих пор и не пошевелившись, лежала бабушка Бобовай.

Вот и все, мой хороший.

Я выполнила свое обещание. Я очень старалась, но у меня все не получалось… ты больше не одинок. Да, я понимаю — уходить в такой компании противно. Мне тоже было бы противно. Мне и сейчас противно, но ведь если мы вдвоем, значит, остальные нас попросту не интересуют. Бабушка когда-то рассказывала мне, что значит любовь… Она удивлялась, почему все мои сверстницы становятся правильными, а я до сих пор худая, уродливая и голенастая, — милая бабушка, она тоже уйдет с нами, а правильным мы оставим их правильную жизнь и их правильный мир.

Да, мой хороший?

Ты только подожди немножко, и ты, бабушка, подожди — я сейчас, я быстро… я уже иду.

Вот так.

Я уже…

Я ничего не успел сделать.

Она подошла к обломкам меча и встала перед ними на колени. Словно пародируя рыдающую Зейри. С минуту стояла, раскачиваясь и что-то шепча, а потом два маленьких ножа, левый и правый, из верхних пазов перевязи словно сами собой выпорхнули наружу.

И приникли к предплечьям клинками.

Сколопендра обняла себя за шею — движение было порывисто-угловатым, свойственным скорее кузнечику-богомолу, чем девочке двенадцати лет; и когда руки ее сухими листьями опали вниз, из шеи толчками выхлестнула кровь.

Она еще успела улыбнуться.

Позже, много лет спустя, я возблагодарил провидение за то, что Сколопендра не успела или не захотела посмотреть на нас, собравшихся и застывших вокруг.

Я знаю, что было бы в этом взгляде.

Брезгливость.

…С крыльца кубарем скатился пьяный Руинтан. Корноухий аракчи, ковыляя, добежал до еще теплых тел правнучки и бабушки Бобовай, упал между ними на колени, запрокинул к небу голову и отчаянно завыл.

По-волчьи. — Я слышал такой вой.

Ночами.

В Малом Хакасе.

После боя.

От ворот донеслись крики, и небо безнадежно начало светлеть.

Песчинка вылетела из вселенских шестеренок, и они снова, со скрежетом и оханьем, начали вращаться.

Клянусь всем святым, я этого не хотел.

…А люди даже не сразу поняли, что случилось. Просто из жизни изумленного Человечества выпал год. Провалился стершимся медяком в прореху, в неожиданно раздавшийся вширь промежуток между двумя соседними мгновениями, ухнул без следа…

Впрочем, следы все же остались.

Их обнаруживалось все больше и больше, этих пренеприятнейших следов, потому что потерянный год, пять тысяч девятьсот девяносто восьмой от сотворения мира, выпал из вселенской череды лет только для людей.

И за этот год, которого не было, через который люди просто переступили, шагнув из одного мгновения в другое, — о, многое успело произойти в течение выпавшего года!

Существенное — и не очень.

Хозяйка, накрывавшая праздничный стол, обнаружила, что все продукты не просто безнадежно испорчены — ароматная снедь, словно по мановению волшебной палочки дурно воспитанного мага, прямо на тарелках превратилась в засохшую прошлогоднюю гниль.

Уснувший с тлеющей сигаретой в руке мужчина проснулся на куче холодных сырых углей, целый и невредимый.

Весьма удивлены были попадавшие на грязный асфальт пассажиры автобусов и такси; обалдело оглядываясь по сторонам, они видели вокруг лишь искореженные остовы врезавшихся в дома машин, да несколько шакалов улепетывали, поджав хвосты, испуганные внезапным появлением двуногих хозяев города.

О пассажирах кораблей и самолетов вообще лучше было не думать… Еще с полгода газеты помещали один огромный некролог за другим.

Даже не некрологи — просто списки.

Хотя сами газеты начали худо-бедно выходить только через две недели: не было электричества, не работали водопровод, канализация, средства связи почти весь транспорт пришел в большую или меньшую негодность…

В общем, медленно приходя в себя от потрясения и постепенно осознавая, что же с ними произошло, а также каждый день обнаруживая все новые последствия этого необъяснимого катаклизма и пытаясь их устранить, люди не сразу сообразили, что их мир изменился.