Наталья Резанова - Шестое действие

Короче, жизнь оставалась праздничной. А что до поста, то харчевники в Нессе изумительно готовили постные блюда. Поневоле разнежишься.

Приор Ларком находился именно в таком настроении. Он был доволен обедом, погодой и Нессой. Правда, с этим замечательным городом ему предстояло вскоре расстаться, как сообщил он Мерсеру.

– Вы совсем забыли меня, мой друг. А между тем моя миссия в Карнионе подошла к концу, и приди вы дня через два, то уже не застали бы меня в капитанстве.

– Кстати, чем ваши переговоры завершились?

– Орден придет на помощь Нессе. Это, разумеется, секрет, но о нем скоро будет знать каждый портовый нищий. Осталось завершить кое-какие мелкие формальности. Я сейчас иду с этим в дом сенатора Альнагры. Хотите со мной?

Мерсер был наслышан о сенаторе, игравшем видную (но не всегда благовидную) роль в Совете Двадцати Девяти, и на данный момент предпочел бы уклониться от знакомства.

– Не стоит, приор. Но если вы идете пешком, то я вас провожу.

– Действительно, я решил размять ноги, благо в Карнионе пешая прогулка для благородного человека не является чем-то неприличным… и даже отпустил на время оруженосца. А то во время Масленицы на улицах творился такой содом, что невозможно было выйти одному.

Когда они покинули капитанство, Мерсер скрыл лицо под маской (новой, купленной Анкрен, – прежняя где-то затерялась). Приор глянул на него не без зависти. Он был в орденском плаще, а к нему личина не полагалась.

– Значит, вам здешний карнавал не по нраву? – спросил Мерсер, когда они вышли на набережную Ганделайна.

– Я становлюсь стар для подобных увеселений… В любом случае мне пора возвращаться в Эрд, благо навигация началась. Если ваш путь лежит в ту сторону, могу взять вас с собой.

– Благодарю, приор. В ближайшее время я не собираюсь в Эрдскую провинцию. И уж конечно, не на галере ордена.

– Чем вам галеры ордена не угодили? – оскорбился Ларком.

– О, кто же станет отрицать их боевые качества. Но я слышал, что барнабиты не берут на свои суда пассажиров.

– Не берут. Человек, не принадлежащий к братьям Святого Барнабы, может попасть на орденскую галеру разве что гребцом. – Мерсер вспомнил о путешествии Марии Омаль. – Но у меня достаточно влияния, чтобы приказать взять на борт любого пассажира.

– Или пассажирку?

– Друг мой, вы задаете вопросы, на которые в моем сане отвечать неудобно. – Ларком молодцевато приосанился.

– Я не имел в виду ничего дурного, приор. – Они остановились у гранитной тумбы на набережной. Мимо спешила компания молодых щеголей, переливающихся всеми красками, как индийские петухи. Цветочница, вынырнувшая из-за позеленевшей статуи, зазывно предлагала им фиалки.

– Чем-то похоже на Большой Пирс в Свантере, – заметил Мерсер. – Там тоже променад и нарядная публика и торгуют бог знает чем.

– Не обращал внимания.

– Так я возвращаюсь к прежнему. Таким влиянием, как вы, обладает лишь тот, кто саном не ниже приора, или любой носящий рыцарское звание?

– Ну… – Ларком замялся. – Это зависит от обстоятельств. Обычно отдать подобный приказ может лишь орденский брат высокого ранга, как я… но бывают исключения, когда речь идет о жизни и смерти. – Он испустил тяжкий вздох. – Вы невольно напомнили мне о печальной странице моей жизни. Тогда я готов был прибегнуть к этому праву, нарушить орденский устав ради спасения жизни, но – увы!

– Вам не позволили это сделать?

– Все было гораздо трагичнее, и виноват в этом не устав ордена, а Гейрред Тальви, принесший столько горя всему Эрду.

– Вот как?

– Не помню, говорил ли я вам, что глубоко любил женщину, которая, к своему несчастью, была с ним связана. Когда стало ясно, что авантюра Тальви увлечет к гибели не только его, я бросился к ней. Меня могли изгнать из ордена, могли убить – но я хотел спасти Нортию любой ценой. Я загнал коня, но успел в замок Тальви прежде, чем его заняли кирасиры. Я просил, я умолял Нортию укрыться на орденском корабле, но все напрасно. «Простите, мой рыцарь без страха и упрека! – говорила она, заламывая руки. – Я не могу принять вашу жертву. Ах, если бы я была свободна от обязательств и могла следовать велению своего сердца! Но я скована цепями тяжелее железных и крепче алмазных, имя которым „долг“. И я останусь верна тому, кому обязана жизнью, в могуществе ли он пребывает или в скорби».

Мерсер снял маску и, склонив голову к плечу, вгляделся в озаренное вдохновением лицо приора.

– Потом она поцеловала меня в лоб и сказала…

– «Тебе по морде дать или так уйдешь?» – скучно произнес Мерсер.

– Что?! – Ларком поперхнулся, не веря своим ушам. Потом побагровел. – Да как вы смеете… – Рука его потянулась к эфесу шпаги.

– На самом деле она именно это сказала, не так ли?

Не дожидаясь ответа, Мерсер повернулся и зашагал прочь. Потому что ответ ему был не нужен.

– Ларком действительно загнал коня по пути в замок. Когда удирал с поля боя. А ее он правда хотел спасти… вместе с собой. И довольно о нем. Теперь я рассчитался по всем долгам.

– Нет.

Мерсер с удивлением взглянул на Анкрен, сидевшую за столом. Сегодня она не покидала гостиницы. Как будто его возрожденная деятельность отняла силы у нее. Или Анкрен так выглядела.

– И кто же мой кредитор?

– Я. – Прежде чем Мерсер успел переспросить, она продолжила: – Я хочу узнать, кто ты такой, Арвад Тальви.

– Но ты знаешь. Ты сама назвала имя.

– Я знаю, что ты – сын неудавшегося герцога, наемный ищейка и мужчина, с которым я сплю. Но не только. Ты кто-то еще. Или мне следует сказать: «что-то»?

Мерсер молчал.

– Ты очень ловко провел добрую госпожу Омаль, при всей ее проницательности. Она предложила тебе честный обмен: рассказ за рассказ. Однако ты вытянул из нее то, что хотел, и не открыл ей ничего. Или почти ничего. Я могла бы сказать, что так же ты поступил и со мной. Но это неправда: я сама говорила, что не хочу слышать о твоем прошлом. И мою историю ты не выпытывал ни силой, ни хитростью. Однако я давно замечала, что ты отличаешься от других людей. Чем – точно определить не могу: похоже, ты сильнее, быстрее соображаешь, кажется, все чувства у тебя обострены… Я не придавала этому значения, должно быть, каждая женщина видит таким мужчину, которого любит. Но после того, как этот треклятый камень ожил в твоих руках, я не могу притворяться, что ничего не было, или убеждать себя, что дело не в тебе, а в камне.

– Не совсем так… И ты не говорила раньше, что любишь меня. Признай, что этих слов я тоже не добивался ни силой, ни хитростью. Но я не об этом… Я ничего не рассказывал тебе не потому, что не доверял. Правда слишком невероятна, ты сочла бы ее выдумкой. Хотя, может быть, я ошибаюсь и ты сумела бы понять. Если в этом мире кто-то способен понять, так это ты…