Мэри Джентл - Золотые колдуны

— Как вы думаете, что вы видите? — В голосе старика прозвучало лукавство.

— Очень немногое — но это удовлетворит т'ан Эвален.

Они подняли Хавот-джайр и положили ее в гладкий саркофаг рядом с какой-то машиной. Видно было действительно лишь очень немногое.

Я отчасти содрогнулась от мысли, что вот так же занимала это место, на котором сейчас лежала она. «Но я делала это добровольно, — подумала я. — В этом и заключается разница».

Но, с другой стороны, я знакома с этой техникой, с пределами ее использования и кроющейся в ней опасностью, мне известно, что в поисках воспоминаний можно разрушать мозг, не готовый к сотрудничеству, и последствия этого непредсказуемы.

Я чувствовала бы себя спокойнее, если бы относящиеся к этому познания не приобрела сама посредством такой технике. Потому что это есть тот путь, в конец которого находится паранойя.

— Вы нанесете ей травму, — сказала я.

— Это будет безболезненно.

Афазия, амнезия, потеря памяти, слабоумие и все прочие последствия разрушения мозга.

— А если окажется, что она совсем невиновна?

— Тогда мне жаль ее.

Перед вторыми сумерками мы вернулись в комнату для собраний. Люди в коричневых робах привели потерявшую дар речи женщину с Покинутого Побережье.

— Хавот-джайр, — Эвален встала и посмотрела ей в лицо, — из какого вы города?

— Кель Харантиш.

Эвален подмигнула, взглянула на Чародей и снова обратила все внимание из женщину.

— Вы признались в совершении нападения.

— Мне было поручено убить Орландис и посланницу. — Ее полузакрытые глаза выражали полное спокойствие. Голос ее также звучал равно, ни озлобленно, ни испуганно, словно ее уже ничто не могло волновать.

— Расскажите мне обо всем этом, — сказал Эвален.

— Я принадлежу к двору Повелителя в изгнании. Он послал меня в Южную землю, так как я однажды уже была там. Один раз я уже плавала на корабле, поэтому мне было нетрудно устроиться матросом на «Метемне». Я знала, что меня схватили бы, если бы я напала на Орландис на корабле, потому я ждала, когда мы причалим в Касабаарде и я смогла бы найти себе помощников среди наемников.

Потом я еще ждала до того момента, когда она встретилась с посланницей. — Ее речь были логичной и спокойной.

— Вы единственная, кого послали из Кель Харантиша?

— Этого мне не сказали.

— Почему для этого дела выбрали вас?

— Этого мне тоже не сказали.

Я поудобнее устроилась в кресле, чтобы снять нагрузку со своей ушибленной ноги. Мне это казалось странным: эта женщина напала на меня, вероятно, я ударила ее джайанте, и все-таки мне не удалось представить, что она имела отношение к покушению, потому что я не могла вспомнить ее лица. Рассудок говорил мне, что это была она, но я не испытывала к ней никакой ненависти.

— Ей бы следовало подтвердить это, — задумчиво сказала Эвален. — В Таткаэре, мастер. Т'ан Родион, т'ан посланница, было бы лучше для вас обеих, если бы правда об этом деле выяснилась в Таткаэре.

— А она была бы там в безопасности? — «Теперь уже несколько поздно думать о ее „безопасности“, — подумала я сознанием своей вины.

— Вы! — прикрикнула на женщину Эвален. — Ваше лицо знакомо кому-нибудь в Таткаэра? Могли бы вы узнать кого-нибудь в Южной земле?

— Я уже была в Таткаэре. — Язык Хавот-джайр двигался по-прежнему легко. И еще в одном городе Южной земли. В Алес-Кадарете. За последние два года мы трижды плавали в Мелкати. Корабли были тяжело нагружены золотом; это перевозилось как подарок Повелителя в изгнании. Что мы получали в качестве ответного дара, я не знаю. Золото из Харантиша поступает к Ста Тысячам, и на одном из таких кораблей я приплыла этой весной в Южную землю.

— Этой весной? — непроизвольно спросила я.

— Для какой телестре предназначалось бывшее на нем золото? — спросила Эвален. Женщина с Покинутого Побережья молча покачала головой. Ее лицо выражало полное равнодушие.

— Ну, я полагаю, ей этого не сказали, — продолжала Эвален.

Я сказала:

— Это должно было бы прекратится, когда умерла СуБаннасен. Халтерн, во всяком случае, в этом сомневался. Кто-то продолжал следовать интересам Сулис.

— Т'Ан Сутаи-Телестре должно бы быть проинформирована о таком развитии событий, — предложил Чародей. — И, если т'ан Эвален хочет поступить мудро, она должна взять эту женщину с собой в Таткаэр и оберегать ее так, как если бы та являлась ее собственным аширен.

Между южанами разгорелась взволнованная дискуссия, в ходе которой каждый старался переговорить другого.

— Проследите за этим делом, — сказал старец и положил мне на плечо собой пальцы с длинными ногтями, — а потом снова приходите ко мне. Мне нужно с кем-то поговорить, и при этом должна бы присутствовать посланница.

Из торгового города слабо прозвучали удары гонгов, возвещавших о заходе солнца. Ворота были заперты. Вечерний воздух казался неподвижным и обжигающе горячим.

Я стояла в саду на крыше Башни и наблюдала, как солнце погружалось в серебристо-сиреневое марево. На Покинутом Побережье не бывает долгих сумерек. Небо было таким, что на его западной стороне хотелось поискать узкий серп молодого месяца, но здесь вместо него сияли лишь белые пятнышки звезд.

Пыльный воздух насыщался ночным ароматом арника и росшего на камнях мха.

Мне пришлось выйти на свежий воздух; внутренние помещения Башни вызывали у меня, как и у жителей Южной земли, состояние клаустрофобии. К тому же, методы ведения допросов, применявшиеся Эвален к Хавот-джайр, были явно более насильственными, чем методы Чародея, и опасалась на них присутствовать.

Купол лифта раздвинулся в стороны, и на поверхность крыши вышел обитатель Топей.

— Я нужна ему внизу?

— Если вы будете столь любезны, — с вежливой сдержанностью ответил Тетмет.

В тишине подо мной лежал город, последние лучи солнца освещали купола. Я подошла к лифту, и обитатель Топей отступил в сторону, чтобы позволить мне войти.

— Вы здесь живете, — сказала я, когда сомкнулись обе половинки купола и скрыли от меня вечернее небо. — Тетмет, вам тут нравится?

Его рука с плавательными перепонками прикоснулась к кнопке переключателя, и кабина лифта пошла вниз. Лицо Тетмета, закрытое маской, осветил вечный свет неизвестного происхождения.

Наконец он сказал:

— Я уже давно не вспоминаю о Больших Топях иначе, чем во снах о предыдущей жизни. Он здесь и никогда не покидает Башни. Что же мне делать?

Когда кабина остановилась на самом дне Башни, он сказал:

— Они все еще такие же? Он сказал, что вы пересекли Топи. Изменились ли они?

Все его худощавое тело было напряжено. Мыши двигались на его заостренных скулах.

— Как бы я могла это заметить? — Это было ложью. Его боль я хорошо понимала. — Они не изменились. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Они такие же, как и тысячи лет назад, нисколько не изменившиеся.