Булыга Сергей - Ведьмино отродье

И Лягаш — старинный друг отца и твой не меньший друг и, главное, наставник. Хотя… И Рыжий усмехнулся. Ибо давно уже прошли те времена, когда Лягаш мог говорить: «Пасти тебя не буду, не проси!», и ты сразу робел. Р-ра! С этим давно кончено! Теперь ты сам, без его помощи, бьешь, рвешь — и вон сколько урвал! Теперь Лягаш тобой гордится, говорит: «Ну, как вам мой племяш?» И все молчат, а он смеется, р-ра! И он, надменный первый воевода, к которому никто не смеет даже подойти, с тобой совсем другой. Вот… Да! И Рыжий сел и облизнулся. С тобой Лягаш совсем другой, чем с ними. Вот как в последний раз, жаль, что не часто вам выпадает встречаться. Зато уж если встретитесь, вот хоть как в прошлый раз… А, кстати, где это было? А, да! В костярне «При заборе». Бобка, Овчар и Рвач метали кубик и ругались, а ты подсел к хозяйской дочери и начал ей нашептывать, что, мол…

И вдруг…

— Кость в пасть! — раздалось из дверей.

Ты подскочил и оглянулся…

Р-ра! Это Лягаш пришел! Ты кинулся к нему, вы обнялись и покатились по полу, кусались, рявкали, смеялись. Потом, немного успокоившись, сели к столу. Ты вытащил из-под ремня монету — две лунных четверти служил ради нее, — швырнул хозяину и закричал:

— Вина! Для всех!

— Которого?

— Шипучего!

Лягаш смеялся. Пил. И слушал тебя, слушал, слушал. А ты взахлеб рассказывал, хвалился. Лягаш кивал. Потом, когда уже стемнело, он вдруг сказал:

— Ну, вот и все. Прости, мне нужно уходить.

— Как так?! — воскликнул ты. — Куда?

— Да вот… — он помрачнел. — Приказано. Князь говорит…

— Р-ра! — рявкнул ты. — Да что нам князь?! Успеется! Ты б про себя хоть слово бы! А то все я да я…

— Но я, — настойчиво сказал Лягаш, — поверь, сейчас действительно очень спешу. Ты проводишь меня?

— Ну о чем разговор!

И, выйдя из костярни, вы двинулись по улице. Было темно и холодно. Зима тогда еще не наступила, и снега пока не было, но лед уже похрустывал на лужах. Лягаш молчал; ты, глядя на него, гадал — о чем это он думает? Так вы прошли почти что до самой Подгорной Заставы… Как вдруг Лягаш остановился и спросил:

— Чей это дом? — и указал на старую, обшарпанную хижину.

— Не знаю, — сказал ты. — Да и зачем это мне знать?

— Затем, — нахмурился Лягаш. — Это не просто дом. Здесь когда-то жила твоя бабушка, Старая Гры.

Ты снова посмотрел на хижину. Ну, хижина как хижина. В окне горел огонь, за занавеской виднелась чья-то нечеткая тень… Тень тебя очень напугала — ты вздрогнул, неуверенно спросил:

— Зайдем, что ли?

— Нет, незачем, — сказал Лягаш. — Там сейчас живут какие-то совершенно посторонние. Ничего там от Гры не осталось. Но все-таки ты должен знать, что это за дом такой. И еще было бы неплохо, если бы ты хоть иногда вспоминал, чей ты сын и чей внук. А брагу пить да когти рвать, для этого ума много не… А! — и лапой махнул, замолчал, потом отрывисто сказал: Ну, все, прощай!

Вы обнялись. Потом Лягаш — теперь уже один — прошел еще немного во весь рост, а после пал на все четыре — и не спеша, размеренной рысцой пустился по дороге, и вскоре пропал во темноте…

И с той поры нет-нет да словно невзначай ты подходил к тому чужому дому. Сейчас в нем, говорят, живет семья плетенщика; они корзины делают, лукошки. А твоя бабка, та была… так они говорят… была ведьмой. И ты, они в этом уверены, пошел в ее породу. И потому — конечно только за глаза они именуют тебя «Ведьмино отродье». Можно, конечно, гневаться. И можно хватать болтунов за загривки, и рвать их, рвать!.. А можно и смолчать, подумать и решить, что, может быть, они и правы. Ведь если это так, если они действительно правы, то тогда сразу становится понятным, почему это именно ты, а не кто-нибудь другой, смог отыскать в Лесу Убежище Луны, а здесь, уже в Дымске, ты, глядя на Солнце, вдруг совершенно ясно понял, что…

Нет, хва! Еще раз хва! Об этом еще слишком рано не только говорить, но даже думать. Да и уж слишком они, эти Луна и Солнце, далеки от тебя — они там где-то, в бесконечном небе. А вот зато прямо здесь, на земле… Вот ты сейчас лежишь здесь, в этой яме, и им всем кажется, что ты строго наказан, заперт. Но разве наверху, во дворе, или даже в казарме, или даже во всем Дымске, ты разве был свободен? А они? Р-ра! Нет, конечно же! Там кругом те же самые ямы, ну разве что только пошире, и все. Вот, скажем, яма первая поселок. Там так: Вожак, охота, войны с Корноухими… А больше ничего; стена, со всех сторон стена, высоченная! А вот уже вторая яма — Дымск. Тут уже так: казарма, служба, когти рвать… И снова стена! Так что же тогда получается? Мир — это ямы, много ям. Попал в одну; карабкаешься, лезешь по стене, цепляешься, когти ломаешь… А после, только выбрался, шаг, два ступил — и снова провалился, только теперь уже в другую яму, которой ты раньше не только не видел — ты о ней даже понятия не имел! А она еще глубже тех, прежних. Вот если бы…

И вдруг…

Решетка, поднимаясь, заскрипела. Рыжий поспешно глянул вверх…

Р-ра! Р-ра! Да это же Лягаш пришел! Рыжий, прыгай к нему! Обнимай! Визжи от радости, кричи!..

Но Рыжий не кричал, не прыгал. Просто, задравши голову, смотрел на Лягаша и молчал. И чувствовал, как будто кто-то невидимый душит его все сильней и сильней. И скоро и вовсе задушит!

— А! — подмигнул ему сверху Лягаш. — Я вижу, ты совсем зазнался. Ну что ж, и такое бывает.

И спрыгнул в яму, сел напротив Рыжего, и снова подмигнул ему. А Рыжий хоть бы шелохнулся! Рыжий по-прежнему сидел, смотрел на Лягаша, молчал. Лягаш, немного подождав, спросил:

— Ты что, не рад?

— Нет, рад, — тихо ответил Рыжий. — Просто… не знаю, что тебе сказать.

— Ну так скажи, что думаешь.

— А я… не думаю.

— Ар-р! Ар-р! — засмеялся Лягаш. — Да это вообще прекрасно! Кто думает, тот не живет. Жить некогда; все думаешь да думаешь…

И помрачнел. Спросил:

— А вот если серьезно, как тебе здесь?

Рыжий задумался, глянул туда-сюда по сторонам, потом опять на Лягаша… И медленно, словно с трудом подбирая слова, сказал так:

— Да как будто в Лесу. Снег. Логово.

Лягаш еще сильнее помрачнел и настороженно спросил:

— И… часто вспоминаешь Лес?

— Не очень, — равнодушно сказал Рыжий. — Да и зачем это теперь?

И хмыкнул, замолчал. Долго смотрел на Лягаша, потом также долго на Солнце, на крупный, медленно падающий снег… И вдруг сказал:

— Расскажи мне о бабушке Гры.

— Гры? — поразился Лягаш.

— Да. А что?

— Так, ничего.

Лягаш задумчиво прищурился, пристально посмотрел на Рыжего, долго смотрел, внимательно… а после засмеялся и сказал:

— А! Все понятно. Тебе небось сказали, что ты ведьмино отродье. Так ты не верь!

— Чему?

— Всему! — сказал Лягаш и, для пущей убедительности, резко махнул лапой. — Не верь ты им, и все. Хотя, конечно, — тут Лягаш насупился, конечно, слухи на пустом месте не растут. Да, это надо признать, твоя бабка действительно умела делать много такого, о чем другие и мечтать не смеют. Но зла она не делала! А ведьма — это прежде всего зло. Так что какая она ведьма? Она лечила от болезней, от всяческих ран, она разгадывала сны, она снимала сглаз — то есть если какая-нибудь другая, настоящая ведьма, наводила на кого-то порчу, то есть лихую болезнь, то твоя бабушка, Старая Гры, эту болезнь, эту порчу снимала. И вообще… К ней приводили сосунков, она давала им выпить какого-то душистого отвара, потом заглядывала им в глаза и говорила, что, скажем, вот этот вырастет воином, а этот купцом, а этот, вы уж извините, вообще ни на что путное не годен, так что лучше сразу отдайте его в свинари, не мучайте понапрасну бедное дитя, потому что тут уже ничего не изменишь. И никогда, скажу тебе, она в этом деле не ошибалась; вот так-то вот!