Булыга Сергей - Ведьмино отродье

Стюард стоял над ним, не уходил. Рыжий спросил:

— А как здоровье нашего патрона?

— Да как всегда, чего ему.

Рыжий кивнул, пережевал большой кусок, опять спросил:

— А Геза как? А семеро гребцов, а двое марсовых?

— Все на стопах.

— Прекрасно. Налей-ка мне вот этого.

Стюард налил. Рыжий отпил, посмаковал, опять отпил, опять посмаковал, спросил:

— Опять не будешь убирать?

— Опять. Патрон сказал: «Потом все перетрем и выскоблим, прокурим».

— Вот как! А он хозяйственный. Еще подлей.

Стюард подлил. На этот раз Рыжий все выпил в один мах и не поставил положил бокал, достал платок и долго утирался. Стюард не уходил. Рыжий сказал:

— Иди. Чего ты ждешь.

— Мне еще велено сказать…

— Так говори!

— К вам… Кром придет.

— Ну, Кром. Раз надо, пусть приходит.

— Но вы, наверное, не знаете, зачем.

— Ну почему же? Знаю — снимет мерку. Потом сошьет мешок. Так?

— Так. И вам… не боязно?

— Нет. А чего? Пусть шьет. Мы же с Базеем вровень, ухо в ухо, так что не зря Кром постарается — не для меня, так… Ну, иди, а то ведь ждут тебя: им всем небось не терпится узнать, что тут да как. Иди! Я что сказал?! — и Рыжий даже встал.

Стюард подобострастно закивал и, пятясь, поспешил вон из каюты. Ушел и дверь закрыл. Вот так! Вот так-то, чва! И все там — чва, все — косари, все до единого, а первый среди них — Вай…

Тьфу! Вот же навяжется! Как будет, так и будет. Потом они, конечно, все здесь приберут и выскоблят, ну а пока ведь не сидеть же, как Ларкен, среди объедков. Рыжий опять собрал посуду и перенес ее на тумбочку, а после подошел к иллюминатору и принялся смотреть на Океан…

Хотя смотреть-то было не на что — вокруг одна вода, а над водой тяжелый, раскаленный воздух: ни ветерка, ни дуновения, в такую пору, говорят, над горизонтом вдруг всплывают миражи и марсовый кричит: «Земля! Земля!», корабль меняет курс, гребцы встают и падают, встают и падают, весло на грудь — упал, на грудь — упал, в-ва, в-ва, все ближе, ближе, и вот уже она, эта земля, вот, до нее уже совсем недалеко, и уже кажется… А вот уже и нет — мираж исчез, пуст горизонт, гребцы в изнеможении… Вот почему, доказывал Ларкен, так нужен узнаватель — тот инструмент, который, как он объяснял, не ошибается не только в ночь, в туман, но и в такую вот жару, когда…

А где Ларкен? Да там же, где и Бейка. Кто их убил? Да тот, с которым ты пошел, которому поверил, хотя куда уместней было бы подумать: а чем я лучше их? Был их черед, он их убил, а твой черед придет — он и тебя прикончит, и так ведь все оно и обернулось! Крот, разуверившись в монете, опять решил, что она — Тварь, а если так, то… Да! Сейчас вот эта вахта кончится — и Кром придет к тебе и снимет с тебя мерку, сошьет мешок, а после они все сюда заявятся — Вай Кау лично приведет…

Нет, так нельзя: ляг, отдохни! И Рыжий резко поднял лапу, нащупал сонную артерию и, осторожно выпуская коготь, начал надавливать…

Тьма! Гром! И он упал, но он того уже не чувствовал — он ничего уже не чувствовал, был словно неживой; упал, застыл, неловко подвернув голову… Так и лежал окостенев. Пробили склянки — раз, второй. И это был не сон почти что смерть…

Но Крома вовремя почуял! Сразу вскочил, встал у стола…

По трапу медленно спустился Кром — приземистый, сутулый малый. Вошел, держа линейку, словно посох. Сказал:

— Я… это…

— Знаю! — глухо отозвался Рыжий. — Чего стоишь? Давай.

Кром подошел к нему, помялся и сказал:

— Лечь надо.

— А зачем? Так измеряй.

— Нет, надо лечь. Ляг, вытянись, как следует, потом будет просторнее.

— Не все равно ли, что будет потом?

— Не все равно. Ты меня слушай! Ляг, говорю.

Рыжий поморщился, но лег, а Кром присел над ним и начал его измерять. Делал отметки, шепотом подсчитывал. Рыжий спросил:

— А адмирал, он как это решил? На рею или по доске?

Кром недовольно сморщился, сказал:

— Во-первых, если по доске, тогда мешка не шьют. А во-вторых, про адмирала мне рассказывать не велено.

— Но…

— Ничего не знаю!

Рыжий вздохнул и больше ничего уже не спрашивал. Кром все измерил, подсчитал, встал и сказал:

— А много на тебя уйдет. Да, много! Можешь встать.

Рыжий поднялся, отряхнулся. Кром, деловито осмотрев его, хотел было еще что-то сказать… Но Рыжий вдруг не выдержал и рявкнул:

— Хва!

Кром захлопнул пасть, попятился…

Но Рыжий уже бросился к нему, схватил за шиворот и, развернув, так пнул его под зад, что Кром…

Все, нет его. И снова тишина. Рыжий захлопнул дверь и, тяжело дыша, прошел к иллюминатору, опять к двери, опять к иллюминатору, опять… И наконец остановился, глянул на хронометр, на компас…

И сел, зажмурился, впился когтями в стол. И качки, вроде, никакой, и ведь вполне здоров — а как тебя качает, мутит. Сейчас бы впору яблока, да, яблока! Да, того самого, а что?! Ведь был у тебя дом, была жена, тебя избрали старостой, ты обещал им привезти из города станок, на котором мелют рыбьи кости, а еще новые веревки для сетей, и поплавки, для Ику — бусы, музыкальную шкатулку. Р-ра! Кажется, все это было так давно, а ведь еще Луна не умерла с тех пор, как ты ушел из Бухты. Нет, не ушел — бежал. И все бежишь — на четвереньках, словно зверь, — «наддай! — кричат тебе, наддай!» — и наддаешь. «Тальфар» еще прибавил ходу, течение уже как на реке, где, помнишь, ты шел с плотогонами, когда ты еще Кронсом был, Быр звал тебя, а ты с ним не пошел — бежал. Опять бежал! И так всегда — бежишь: Рыжий бежал, Ловчер бежал, Кронс, теперь снова Рыжий. И, видно, в том твоя всегдашняя судьба — бежать, бежать и все надеяться, что там, за горизонтом, может, встретишь…

А ничего ты там не встретишь! Убежище исчезло — раз, Башня — обман и ложь, и это — два, ну а на третий раз монету взял, перевернул… И где она? Куда она исчезла? Так, может быть, Вай Кау прав: она вела тебя и привела. Куда? В Проглотный Зев! Вон, посмотри, какое здесь течение! Так, может, и действительно, взять да и посчитать, когда этот Зев нас проглотит. Ведь все равно будешь сидеть и ждать, ведь все равно нет духу встать, выйти на палубу и подойти к Вай Кау и сказать… Р-ра! Как в тяжелом сне — сидишь и ждешь, когда к тебе придут и свяжут, и поволокут, а после как сохатого, нет, как нерыка… Нет! Как настоящего ганьбэйского скота вздернут на рее! Но это будет еще только ночью и, значит, можно пока не спеша и обстоятельно произвести подробнейший расчет, когда же Зев сожрет этот корабль, намного ли они тебя переживут. Р-ра! Х-ха! И Рыжий взял перо, чернильницу, раскрыл журнал и принялся считать, вычерчивать, зачеркивать и начинать сначала. Вот уж действительно, ничто так не съедает время, как бесполезный труд! Считай, Рыжий, считай, не отвлекайся! И он считал, вычерчивал и перечерчивал, сверял и вновь считал. Пробили склянки раз, второй. Когда стемнело, он зажег свечу…