Андрэ Нортон - Тень Альбиона

— Хорошо — насколько хорошо может себя чувствовать человек, чья душа все еще бродит меж мирами, — ответила Гарднер. В ее негромком голосе слышалась шотландская картавость, так и не изжитая со времен девичества. — Я молюсь, чтобы нам повезло и мы смогли снова привести ее к нам.

— Одного везения для этого недостаточно, — произнесла дама Алекто, словно разговаривая сама с собой. Сильная магия, отдернувшая завесу меж мирами, позволила одной Саре выйти, а другой — войти. Женщина, родившаяся в этом доме, на этой самой постели, была мертва и осталась в мире, ныне закрытом для здешних обитателей, — но ее двойник уже находился здесь и был облечен всей ее властью. Дама Алекто снова оглядела больную — куда более придирчиво, чем любой из слуг лжемаркизы. Человек, знающий, на что обращать внимание, с легкостью понял бы, что это не урожденная маркиза Роксбари. Обветренная кожа, шрамики от ран, которые Сара Канингхэм, леди Роксбари, не получала никогда, — различия были очевидными, хотя и малозаметными. Даже доктор Фальконер, личный врач ее светлости, которого спешно вызвали второй раз за день, ограничился тем, что вернул Сару в поместье — и пришел в ярость, обнаружив, что его пациентка дышит свободно, а все признаки скоротечной чахотки исчезли. Фальконер приписал улучшение здоровья маркизы какому-нибудь зелью из тех, которыми пользовалась дама Алекто…

«Мне следовало ожидать от вас чего-нибудь в этом духе! — яростно отчитывал он ошеломленную Сару. — Разве ваша светлость не знает, что подобные сделки добром не заканчиваются?»

Дама Алекто улыбнулась своей кошачьей улыбкой — ей вспомнился момент, представший ее глазам в гадательном шаре. Пусть себе молодой Фальконер думает, что Роксбари заключила запретную сделку с Древним народом, — все лучше, чем если он заподозрит правду. Надо позаботиться, чтобы он не возвращался к постели малышки до тех пор, пока уже не сможет заметить никакой разницы между нынешней своей пациенткой и той женщиной, которую он знал до несчастного случая на дороге. Отметины, оставленные работой, солнцем и ветром, поблекнут под воздействием времени и смягчающих лосьонов, а шрамы можно скрыть при помощи косметики, мушек и длинных атласных юбок. Но было одно различие, неподвластное действию «Датского лосьона для дам», внутреннее. Эта Сара ничего не знала о своей двойной жизни и своих обязательствах, и они не смели рассчитывать, что молодая женщина добровольно примет их на себя. Дабы обтесать эту новую Сару так, чтобы она соответствовала их планам, требовались более хитроумные приемы — и более жестокие, нежели те, которыми дама Алекто пользовалась до сих пор. А даме Алекто чрезвычайно хотелось найти другой путь.

— Почитайте ее светлости еще, Гарднер, — сказала дама Алекто. — А я приготовлю ей укрепляющее.

Гарднер принялась читать:

— «Четырнадцатое апреля 1798 года. Сегодня состоялись мамины похороны. Все прошло прекрасно. Катафалк везли шесть черных лошадей с плюмажами. Сам король Генрих передал горячие соболезнования. Собралось все графство, и я даже не знаю, сколько денег Бакленд роздал слугам в память об их верной службе матушке. Теперь Мункойн мой, а я — маркиза! Как странно: все твердили, что мне следует начать выезжать в свет в этом сезоне, не дожидаясь следующего года, хотя, конечно же, до того, как я сниму траур по маме, все должно быть очень прилично. А еще меня должны представить ко двору, и мне необходимо обзавестись полным гардеробом по последнему слову моды — хотя все должно быть черное; какой унылый цвет! Но возможно, я положу начало новой моде. В конце концов, теперь я — Роксбари…»

Пока звучал негромкий голос Гарднер, монотонно читающей вслух дневник леди Роксбари, дама Алекто поставила на столик у кровати больной шкатулку из черного дерева и, откинув крышку, извлекла оттуда небольшой хрустальный флакон с «Настойкой Леты». В неярком пламени свечи жидкость во флаконе отливала зловещим фиолетовым оттенком. Хороший глоток этой настойки — она готовилась по рецепту самой госпожи де Монтеспан, бережно передававшемуся из рук в руки на протяжении столетий, — мог полностью стереть память, так что человек уподобился бы новорожденному младенцу. Но не этого они желали для новой Сары. Эта женщина-подменыш, доставленная сюда с таким трудом, должна будет занять место леди Роксбари в высшем свете. Она должна ради Мункойна выполнить свой долг и выступить против корсиканского тирана, опустошающего Европу по ту сторону Ла-Манша, — и занять место своего двойника, чья жизнь оборвалась столь безвременно из-за ее же собственного безрассудства и глупости.

Дама Алекто осторожно отмерила несколько капель тягучей жидкости в серебряную ложку. Перелив порцию настойки в граненый хрустальный бокал, Алекто добавила туда вина и встряхнула несколько раз, чтобы жидкости хорошенько перемешались.

— Ну, ваша светлость, — обратилась она к дремлющей девушке, — пора заняться вашим лечением.

Всю последнюю неделю Уэссекс провел в пути. Предостережение, которое он доставлял, было слишком щекотливым, чтобы доверить его даже гелиографу, способному связать людей на побережье с английскими кораблями, патрулирующими Ла-Манш. Ему пришлось потратить три драгоценных дня, чтобы добраться вместе с де Моррисси от Парижа до Кале, и еще один бесконечный день он ждал, пока баркас сумеет причалить и забрать их. В Дувре их пути разделились: Уэссекс верхом отправился в Лондон, а де Моррисси должен был, отдохнув немного, добыть или нанять какое-нибудь другое средство передвижения.

На протяжении всего бурного дня, в течение которого они пересекали Ла-Манш, Уэссекс расхаживал по палубе, не находя себе места. Он думал лишь об одном — как побыстрее доставить сведения, добытые де Моррисси, и спасти Сен-Лазара.

Сен-Лазар находился в Мункойне. Уэссекс пораскинул умом. Ему пришлось признать, что он совершенно не знает леди Роксбари, несмотря на то что его бабушка была ее крестной — и более того, он сам был помолвлен с Сарой еще с того времени, когда ей исполнилось шестнадцать, а ему двадцать четыре. Уэссекс работал на короля и свою страну, а потому за прошедшие годы ему не слишком-то часто приходилось видеться с этой девушкой — но вот не слышать о ней было просто невозможно: о ее нашумевших приемах, о ее властных манерах, о ее скандальных друзьях. Эти скандалы были настоящей притчей во языцех с тех самых пор, как маркиза начала выезжать в свет, — но ее помолвка почти не привлекла к себе внимания. А у человека, подвизающегося в Игре теней, не остается времени на тесный мирок высшего света. И в самом деле, сколь возмутительным ни было поведение маркизы Роксбари, сам герцог вел себя еще хуже.