Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

Держа ожерелье в руках, Вал испытывала смутное ощущение, что здесь что-то не так. Одно мгновение она как будто действительно видела старого гоблина насквозь: длинный, толстый, волокнистый спинной мозг, мерцающий искристыми переливами астрального света; сложная структура тонких сосудов в основании головного мозга, деловито превращающих красную кровь в чистый и тонкий дух; но яснее всего видны те нежные ветвистые разветвления нервных окончаний, которые она может заставить вибрировать как от доходящего до экстаза наслаждения, так и от боли, если только захочет.

У Вал мороз пробежал по коже, и она отвернулась.

— Как ожерелье попало к вам в руки?

— Его мне прислала ее мать, через несколько месяцев после отъезда. Я понял это так, что оно должно было перейти к дочери.

Вал взглянула на ожерелье с чувством глубокого отвращения. Странный подарок матери невинному новорожденному младенцу.

— Вы не раз могли продать его за эти десять лет.

Горбач поглядел на нее с укором.

— Ожерелье не принадлежало мне, и продать его я не мог. Мадам, я всего лишь скромный лавочник, но я происхожу из выдающейся семьи и принадлежу к благородному народу. Отец мой и дед были философами, учеными…

— Конечно, они были ученые, — прервала его Вал, — иначе ведь и быть не могло.

— Да, конечно, — согласился он, слегка покраснев. — Я же, с другой стороны, как вы изволите видеть… но я честный гоблин. Мне показалось, что рука человека еще не оскверняла эту драгоценность, и я хотел, чтобы так и осталось.

Вал засунула ожерелье за корсет.

— Если вы достаточно мудры, то забудете, что видели когда-то эти камни, этого ребенка и его мать.

В коляске она достала ожерелье и показала Софи. Софи с отвращением отшатнулась, скорчив гримасу.

— Вал, ты прикасалась к этому голой рукой! Я помню, как Химена…

— Да-да, конечно, это развратная игрушка, но вряд ли я заражусь склонностью к извращениям от одного прикосновения, — и тем не менее Вал завернула ожерелье в платок, прежде чем положить обратно его в вырез платья.

— Мы его продадим? — спросила Софи. — Но как? Его опасно продавать, но хранить еще опаснее!

Коляска качнулась и тронулась с места.

— Я еще не решила. Это ведь единственное, что девочке досталось от матери. И кто знает — эта вещица может оказаться полезной. — Вал перевела взгляд на девочку, которая свернулась клубочком под сиденьем и, судя по всему, уснула. — Какое жалкое существо. Не один месяц понадобится, чтобы исправить вред, нанесенный за те годы, что она оставалась без присмотра. И для начала надо сломить ее волю.

Софи задумчиво улыбнулась спутнице. Они выглядели одногодками, но это было обманчивое впечатление. Вал была значительно старше и сыграла важную роль в воспитании Софи.

— Полагаю, ей придется нелегко, если она не будет все схватывать на лету.

— Ей в любом случае придется трудно. Ее будут контролировать, ей придется привыкнуть к дисциплине. Я не позволю девочке повторить ошибок ее матери.

Софи заговорила громче, чтобы скрип колес не заглушал ее голоса.

— А что будет с этим горбачом? Бедняга. Неужели нам придется заставить его замолчать?

Вал довольно долго обдумывала ответ.

— Думаю, не прямо сейчас. Иначе остальные могут догадаться. Может быть, нам вообще не придется этого делать.

Софи была приятно удивлена.

— Да ты способна на сочувствие, Вал? Вот уж не ожидала.

Ее подруга лишь отмахнулась от этого замечания тонкой белой рукой.

— Это честный и верный гоблин, мне кажется, мы можем положиться на его скромность. Кроме того, он, как и ожерелье, может пригодиться.

Это был очень древний город, но теперь он опустел, а стены его обветшали. Дата его основания терялась в глубине веков, он уже был древним городом, когда Империя Чародеев только создавалась, и уже тогда никто бы не взялся определить, сколько ему лет. А когда люди восстали против народа колдунов-гоблинов, которые жестоко правили ими более пяти тысяч лет, когда они сбросили оковы, разрушили Империю до основания и перекроили карту, они сделали Хоксбридж столицей одного из своих маленьких рыцарских королевств.

Некоторое время город переживал славное возрождение: старые здания разрушались, величественные общественные строения — библиотеки, сады, университеты, обсерватории, дворцы — вырастали на их месте. Искусства и науки процветали. Метафизики и философы наводнили город. В целом свете не нашлось бы поселения, способного соперничать с ним по уровню культуры, приветливости жителей, новизне идей. Но время не пощадило Хоксбридж, старость наступала неотвратимо, и все, чем город когда-то гордился, его красота и очарование, все превратилось в тонкий культурный слой на угловатом скелете из кирпича и камня.

Многие здания стояли полупустые. Люди нового века становились все более консервативны, им все меньше хотелось менять созданное их предками — теми стойкими мужчинами и женщинами, что низвергли цивилизацию гоблинов и возвели на ее месте новое общество, почти совершенное, — не хотелось им и разрушать хоть что-то, созданное прежними поколениями. И в Хоксбридже это было заметно, как нигде. Когда нижние этажи здания становились сырыми и затхлыми и жить там было уже невозможно, владелец просто надстраивал несколько новых этажей. Когда вся конструкция рушилась — это зачастую влекло за собой гибель людей и большие убытки, то вместо того чтобы сменить место, хозяин выискивал в руинах уцелевшие обломки мрамора и кирпичной кладки и строил прямо на развалинах новый дом, как можно точнее имитируя тот дом, что стоял на этом месте раньше. Сегодня Хоксбридж был городом высоченных кособоких зданий с эркерами, потрескавшимися мраморными колоннами и наружными винтовыми лестницами, карабкающимися из темных, давно забывших о солнце улиц и переулков внизу.

И все же иногда, холодными зимними ночами, когда черный северный ветер с ревом проносился по этим подземным ущельям; когда зажигались газовые фонари и окна светились желтым светом очагов; когда утонченные леди и джентльмены выходили на улицу в легких, как крылья бабочки, атласных одеждах и в бархате цвета драгоценных камней; когда они проезжали по обледенелым улицам вверх и вниз по склонам холмов в своих позолоченных каретах, направляясь на какой-нибудь фантастический обед или театральное представление; даже когда снег громоздился на улицах и собирался в глубокие сугробы у стен домов и в некоторых крутых местах чрезвычайно затруднял проезд, смягчая, однако, ломаные линии и острые углы древнего города, — тогда начиналось лихорадочное веселье, яркий румянец юности на мгновение окрашивал древние ланиты, и тогда можно было представить Хоксбридж таким, каким он был когда-то.