Сергей Малицкий - Печать льда

– Джейса не в себе, – заторопился Арчик. – Дочь первого звонаря. Камрет водил ее в часовню. Она прошла клеймение. Взяла в свою глупую голову, что выйдет замуж за Рина Олфейна и родит ему сына. Но с ней что-то еще случилось… Она изменилась. Стала другой. Заболела. Она заболела!

– Разве Камрет лекарь? – поднял брови Фейр.

– Нет, но он же всегда помогал Олфейну, – пролепетал Арчик и тут же замолк. На лице Фейра проступил не только холод. Первый богач Айсы смотрел на второго звонаря Водяной башни с отвращением. Оглянувшись, Фейр поднял перед лицом ладонь, растопырил пальцы и коротко бросил:

– Перчатку!

Один из обожженных рванул клапан сумки и торопливо насадил на крепкую руку кожаную со стальными бляшками перчатку. Фейр Гальд пошевелил пальцами, несколько раз сжал кулак и с разворотом ударил Арчика в лицо.

Ласах жил недалеко от дома Олфейнов у Западной башни, через улицу от казармы магистрата, в которой некогда властвовал мастер Грейн и где Рин провел большую часть детства. По договоренности с магистратом травник должен был пользовать ссадины, царапины и ушибы будущих защитников Айсы, но Грейн почти не беспокоил лекаря. Однажды тот сам объявился в казарме и с немалым удивлением выяснил, что с легкими болячками справляется черноволосый мальчишка с острым подбородком и упрямым взглядом. Травник поскреб начинающий плешиветь затылок, пригляделся, как, смахивая со лба пот, Рин Олфейн залечивает сбитые ноги ровеснику, затем перекинулся парой слов с Грейном и подозвал к себе, как тогда думали все, будущего старшего магистра.

Травник не был колдуном, хотя какие-то магические навыки имел, но, как говаривал еще Камрет, лучше мудрый неумелец, чем умелый дурак. Ласах слышал и эту присказку, и немало прочих, поэтому, когда дал знак Рину Олфейну присесть рядом с ним на вытертую за сотню лет тысячами айских юных задниц скамью, подобрал изречение, должное внушить сыну старшего магистра уважение к травнику.

Он скосил глаза на запыхавшегося парня, который только что отдал немалую толику сил целительству, а перед этим противостоял с деревянным мечом четверке более взрослых воспитанников Грейна, и для начала сказал, что мудрость может ужиться в человеке вместе со смелостью, с трусостью, с яростью, с безразличием, с гордостью, со слабостью, даже с подлостью, но никогда – с глупостью.

– Разве может мудрый человек быть подлым? – удивился мальчишка. – Я могу представить, что он струсил. Все боятся. Никогда не поверю, что человек в здравом уме может быть бесстрашным. Но подлым?..

– Подлость, трусость да и смелость, гордость и прочее – зерна, которые дремлют в каждом, – многозначительно усмехнулся Ласах. – Именно мудрость какие-то из зерен проращивает, а какие-то оставляет зернами.

– Мне кажется, что ты ошибаешься, травник. – Рин недоверчиво заморгал длинными ресницами. – Если мы говорим о зернах, так, на мой взгляд, Единый каждому отсыпал по горсти глупости. А некоторым набил глупостью и голову, и сердце. И добавил еще в карманы и за шиворот! Тебя послушаешь, так и представляешь, как из нашедшего мудрость высыпаются зерна глупости. Да если даже и так! Наверное, можно избавиться от целой горсти глупости, но что-то ведь и останется?

– Уел! – расхохотался травник и снова поскреб затылок. – Хорошо, ты не стал извлекать соль мудрости из присказки, а распластал ее и доказал мне, что мудрости в присказке не так уж и много. Тогда и я распластаю твое целительство и докажу, что глупости в нем много меньше, чем геройства.

– Я вижу только одну глупость, на которую иду сознательно! – гордо выпрямился Рин. – Храм запрещает колдовство без ярлыка. Ну так знай, почтенный травник, колдовство колдовству рознь, и запрет Храма исцелять людей еще большая глупость, чем нарушение запрета! Или ты хочешь оспорить мое мнение? Я готов повторить его в лицо любому храмовнику!

– А вот это уже полная глупость, – нахмурился Ласах. – Она сродни попытке засеять зерном безжизненную каменистую пустошь, над которой не идут дожди, в плоти которой нет ни горсти плодородной земли и ни одной водяной жилы, чтобы выдолбить над ней колодец. В любом случае, если хочешь научить волка обходиться без свежего мяса, завяжи ему пасть, прежде чем приступишь к спасительным беседам. И все же имей в виду, что он попытается отведать свежего мясца в тот самый миг, когда его зубки снова смогут щелкать. Но я не волк, не храмовник и не доносчик. И даже не обиженный травник, которого ты лишаешь небольшого, но законного приработка. Я просто лекарь, который зарабатывает на болезнях, но не слишком радуется, когда люди болеют. Я радуюсь, когда они выздоравливают! Я приятель Грейна и хороший знакомец твоего наставника. Конечно, если ты таковым его считаешь, Камрета. С ним так приятно поболтать за кубком пива с копченым рыбцом! Особенно если не бросать на удачу кости. Сочти мое приятельство с Камретом его дружеским благоволением к моим словам, я знаю, что ты чтишь мнение старика. Так вот, ответь мне, что ты сделал только что?

– Победил четверых парней, каждый из которых старше меня! – гордо сказал Рин. – Я очень быстр. Никто не может опередить меня! Потом я вылечил мозоль одному из них.

– Не буду обсуждать твои победы, хотя стоило бы гордиться, если бы ты победил четверых, каждый из которых быстрее тебя. Ну да пусть об этом беспокоится Грейн, – вздохнул Ласах. – Лучше скажи, что будет с ногой этого парня через неделю?

– Ха! – рассмеялся Рин. – Через неделю я опять буду лечить ему сбитые ноги, он никак не привыкнет к сапогам!

– Он так никогда не привыкнет. – Ласах сложил руки на груди. – Ведь ты уже не первый раз избавляешь его от мозолей? А вчера ты избавил сына корзинщика от насморка, хотя к концу недели его насморк прошел бы сам. Но, когда Грейн снова выгонит ваш десяток под дождь, у сына корзинщика опять начнется насморк. На той неделе у одного паренька случился сильный кашель и начался жар. Я составил ему отвар для облегчения дыхания и питье, чтобы отходила слизь из груди, но ты вылечил его за полчаса безо всяких снадобий, хотя и сам провалялся потом без сил половину дня. Вот я и хочу спросить тебя, парень, отчего ты сражаешься с четырьмя соперниками, а не встанешь ровно, не опустишь меч, пусть даже деревянный, и не дашь им поразить тебя так, как им удобно?

– Но так они никогда не научатся сражаться! – возмущенно воскликнул Рин.

– А с твоим целительством они никогда не научатся выживать и побеждать болезни! – понизил голос Ласах. – Или Грейн стоит за спиной каждого из вас и поддерживает его за шиворот, чтобы – спаси неразумных Единый! – кто-то из его подопечных не подвернул ножку? Или ты со своим целительством будешь сопровождать сверстников, словно пастух стадо, до самой их смерти? Я готов согласиться, что твой дар бесценен, когда жизнь начинает лететь, словно камень с горы, и каждая секунда становится равна по важности году! Я не стану спорить, что порой мгновения решают, жить человеку или нет, что иногда надо просто удержать его над пропастью. Я даже уверен, что есть болезни и напасти, с которыми человеку не справиться без помощи лекаря и такого умельца, как ты, как и в том, что есть болезни и раны вовсе не подвластные ни лекарям, ни магам. Но пытаться усыпать дорожку человека мягкими перинами и подушками – это все равно что убивать его! Ты понял?