Екатерина Мурашова - Взгляд

Вот после этого я и переселился окончательно в старую башню. Никто не спорил со мной, после рождения Тамариска до меня никому не было дела. Раз и навсегда решили, что сын Терезии (мать звали также как и бабку) слаб не только здоровьем, но и умом, и оставили меня в покое. Я был страшно рад этому, и только мать, которая теперь почти все время проводила в покоях Морилоны… Знаешь, она была единственной женщиной, по которой я тосковал. Я представлял себе, как я умираю, всеми покинутый и она, взбежав по узкой каменной лестнице, находит на холодном полу мой окоченевший труп… Или как я вбегаю в тронный зал и закалываюсь кинжалом у всех на глазах. Или как бросаюсь с старый колодец во дворе и, после долгих поисков, мой разбухший труп достают оттуда баграми и приносят матери… И еще много и разнообразно… Может быть, я и правда был нездоров, но мне кажется любой покинутый матерью ребенок будет сочинять что-то подобное. Потому что кончалось все всегда одинаково: она увидела и пожалела обо всем, тут я чудесным образом воскрес, а дальше мы жили вместе долго и счастливо…

Наверху старой башни была комната. У нее было семь углов. Я до сих пор не знаю, почему так. В детстве это иногда почти сводило меня с ума. Я сидел на кровати и думал: ну почему не четыре, как везде, почему не пять – символ древней магии, почему не шесть… Сейчас я понимаю, что также бесплодно можно думать над любым предметом в мироздании. Но тогда мне казалось, что я могу найти ответ… В башне не было окон, а были бойницы – семь штук, по числу стен и углов. Три из них выходили к лесу, а из четырех было видно море. Во время зимних ветров я затыкал их одеялами и обрывками шкур. Стола в моем жилище не было и я ел, сидя на кровати, или, когда было тепло, на полу. Никто из людей не посещал меня, но у меня были свои гости. Это была Луна и серая крыса, которая жила в норе под полом, среди сгнивших от времени досок. Я придумал своим гостям имена и называл их – Круглая Тетя Тарелка и Серая Тетя С Хвостом. Я принимал их как взаправдашних гостей, придерживался при приеме всех обычаев, которые мог наблюдать внизу, при дворе деда, и старался во всем угодить им.

– Здравствуйте, уважаемая Круглая Тетя Тарелка, – говорил я, когла узкий луч луны проникал в одну из бойниц. – Да продлятся вечно ваши дни и будете вы вечно также круглы и сияющи! Я ужасно благодарен вам за то, что вы опять соблаговолили заглянуть в мое скромное жилище. Чем может развлечь вас Смиренный Отшельник (так я именовал сам себя)? Вот взгляните, в дворцовой библиотеке я раскопал любопытный манускрипт, в котором написано, как из высушенных лягушачьих лап, корня мандрагоры и слюны нерожавшей кошки при посредстве вашего благословенного света можно произвести вернейшую мазь для изведения тараканов, блох и нечистой силы. Угодно ли вам взглянуть? – и я подставлял манускрипт под бледные лучи и, кланяясь, менял страницы. Вскоре появлялась крыса. Она была старой и потому осторожной. Сначала она высовывала из дырки усатую морду и тщательно нюхала воздух, чтобы убедиться, что кроме меня в комнате никого нет (мне кажется, что видела она от старости плохо и потому ориентировалась в основном по запаху). Потом вылезала до пояса (как ты думаешь, можно так сказать про крысу?)и долго шевелила круглыми бархатными ушами, прислушиваясь. И лишь после этого вылезала целиком и, волоча по полу шелушащийся хвост, неторопливо шла к моей кровати, где я уже был готов к встрече.

– О, Серая Тетя С Хвостом! – радостно восклицал я. – Я и надеяться не смел, что вы, в вашем почтенном возрасте, снизойдете до того, чтобы принять мое приглашение и явиться сюда лично, чтобы разделить со мной мою скромную трапезу. Не сочтите меня невежей, я бы с удовольствием явился сам в ваши апартаменты, но к сожалению, я так уродливо велик… Еще раз благодарю вас. Не изволите ли отведать вот этот кусочек суфле из персикового нектара? Мне было очень трудно стащить его со стола во время обеда и пронести сюда под камзолом, но я старался для вас…

И знаешь, мне не было скучно с ними. Я много читал и, когда бойницы можно было держать открытыми, много смотрел на море.

А принц между тем рос и, когда он пережил пятую зиму, пришло время исполнять обычай. Я не знаю, откуда он к нам пришел, ни у кого из соседей его уже нет и в помине. Могу сказать только, что, по-видимому, он очень древен и весьма неглуп. И еще: все пятнадцать королей тамарисков и еще бог весть сколько их безымянных предков-правителей свято этот обычай соблюдали. Был он весьма прост. Наследника престола, достигшего пяти лет, на следующие пять лет отправляли жить в обычную семью где-нибудь на территории королевства. Семья и деревня или город определялись по жребию. Смысл обычая был в том, чтобы король в самом восприимчивом возрасте на своей шкуре познал чаяния и тяготы подданных.

Знаешь, это ведь не так глупо, согласна? Наше государство процветает уже много лет, хотя бывали и неурожаи, и наводнения, и набеги. Нищих у нас немного, но и богачей тоже. Поэтому только один из Тамарисков при жеребьевке угодил в семью богатого купца. Знаешь, в правление этого Тамариска почти не было военных походов, зато установилась торговля с такими странами, о существовании которых мы раньше лишь смутно догадывались. Но, может быть, это совпадение…

Я думаю, дед охотно обошел бы обычай, если бы это было возможным. Но он сам всегда и повсюду говорил, что крепко стоит лишь та держава, где блюдут заветы отцов… ну, и все такое, и понимал, что, отступись он сейчас, не только народ, но и знать осудит его.

Жребий был брошен и принц попал в крестьянскую семью, где без него было семь детей. Тамариск стал восьмым. Они, наверное, были неплохими людьми, но очень занятыми, и вовсе не собирались проникаться мыслью, что воспитывают наследника престола. Увидев, что парнишка крепкий, умеет постоять за себя и уплетает за обе щеки все, что дают, они успокоились и действительно приняли принца в свою семью, то есть перестали обращать на него внимание, так же как не обращали его и на своих собственных детей, следя лишь за тем, чтобы они были накормлены и как-то одеты. Сплачивало семью лишь одно – обработка земли и добывание еды во всех ее возможных видах. На остальное просто не хватало ни сил, ни времени. Довольно скоро стало ясно, что в смысле приспособления его к крестьянскому труду, Тамариск безнадежен. Он не желал даже помогать матери и сестрам в огороде и прославился лишь изготовлением чрезвычайно хитроумных ловушек для ворон, мышей, сусликов и прочей мелочи, вредящей посевам. Однако, махнув рукой на его земледельческое образование, в семье вовсе не считали Тамариска безполезным. Пропадая целыми днями в лесу и в горах(деревня стояла у подножия гор), и иногда по неделе не возвращаясь домой, принц стал прекрасным охотником и рыболовом (о его таланте к изготовлению снастей я уже говорил). Весной, когда кончались запасы, и вся семья переходила на похлебку из отрубей, слегка забеленную молоком, юный Тамариск часами лежал у запримеченных чуть ли не с осени нор, стоял с гарпуном посреди ледяного потока, пробегал на лыжах огромные расстояния, чтобы перезарядить силки и капканы, и фактически до первой травы кормил всю семью, ежедневно принося то рыбу, то зверя, то птицу.