Анна Клименко - Сказочник

Храм богини Селкирет, правильный восьмиугольник с плоской крышей, прорезями окон подозрительно глядел в недра Эртинойса. Облицованный известняковыми плитами и лишенный какой-либо росписи, он издалека напоминал показавшийся из-под земли старый череп, побелевший от времени.

Дворец Царицы, напротив, был воздушен – словно сложенные горкой пожелтевшие кружева. Три ажурных башни по углам соединялись сплошной стеной, надежно защитившей царицу и двор от любопытных глаз простолюдинов. Там, за стеной, били фонтаны и сочно зеленел многоярусный сад – но по обыкновению было тихо: Царица Териклес не любила шумной суеты, предпочитая веселью благодатную тишину молитвы.

Ансамбль завершал иссиня-черный шип башни Могущества, у подножия окруженный литой оградой. Башня эта выглядела так, словно монолитной черной костью вылезла из глубин мира и устремилась ввысь, прокалывая небесный купол и грозя прорваться за пределы Эртинойса. Возможно, башне в самом деле удалось достичь небес – потому как там, далеко-далеко, ее вершина исчезала в лохмотьях охряных туч. Туч, цвет которых был также чужд Эртинойсу, как и сама башня.

Впрочем, сами серкт не обращали внимания ни на башню, ни на угнездившиеся на ее шпиле тучи. Они делали все, что делает любой другой народ: возделывали землю, разводили свиней, которых привезли с собой, охотились, платили налоги. И точно также не обращали они внимание на то, что твердь Эртинойса под городом изрыта множеством ходов, известных кэльчу как Лабиринт.

Никто достоверно не знал, откуда появились глубоко под землей коридоры, словно вырытые гигантским дождевым червем. Некоторые говорили, что это – последний дар уходящих богов-покровителей, иные – что Лабиринт создал Хинкатапи, чтобы даровать своему народу надежду . Старейшина Кер был уверен в том, что Лабиринт – это дело рук Избранных кэльчу, которые собрались и воззвали к Покровителю, и полученную Силу употребили на постройку Лабиринта. По-прежнему невыясненным оставался вопрос о том, как так сила, даруемая Хинкатапи, могла образовать сложное переплетение коридоров, тогда как единственным даром кэльчу считалась способность видения драгоценностей в толще Эртинойса – но Кер любил повторять, что твари смертной не дано познать Бога, а потому не к чему задавать глупые вопросы.

Сам же Шеверт узнал о Лабиринте лишь тогда, когда, оказавшись на самом дне чрева Дворца, случайно провалился в неглубокий колодец. Израненный и почти умирающий, он полз в неизвестность; ему было безразлично, куда ведет узких лаз – только бы подальше от серкт и их страшных жрецов. Шеверт полз, отвоевывая у смерти каждый вздох, пока не наткнулся на отряд кэльчу.

...– Все, пришли.

Шеверт кивнул на овраг, на дне которого серебрилась нитка ручья. Крутые склоны поросли ежевикой и жимолостью, если осторожно спускаться, доберешься до площадки, на которой с трудом, прижавшись спиной к влажному суглинку, мог разместиться один кэльчу. Ну, а там – рукой подать до входа в Лабиринт. Десять шагов по едва намеченной тропинке, сдвинуть колючую ежевичную завесу и – вот она, сырая нора со свисающими сверху корешками и медлительными червяками. Нора, по которой можно перемещаться только на четвереньках – но которая через несколько часов пути приведет к городу серкт.

Шеверт скептически покосился на Дар-Теена: пролезет или нет? А вдруг застрянет в узком лазе, что тогда? Но затем решил, что если Дар-Теену не заблагорассудится расправлять плечи, то он как-нибудь доберется до Лабиринта.

Ийлур с любопытством оглядывал овраг, ничего не спрашивая – степенно ждал, что скажет командир.

«Хороший парень», – подумалось Шеверту, – «Несмотря на записочку... Кажется, этот не подведет...»

– Что стоим? – как всегда, вмешалась Андоли, – Сказочник, чего мы ждем?

– С мыслями собираюсь, – проворчал кэльчу.

Глаза у элеаны по-прежнему были больными – но в то же время было непохоже, чтобы Андоли проливала слезы по Топотуну. Она молча кивнула и первой начала спуск, уверенно нащупывая опору и цепляясь за колючие плети ежевики.

– Тяжеловат ты, северянин, для таких фокусов, – Шеверт усмехнулся, – но раз пошел с нами, терпи.

Ийлур только плечами пожал, молча натянул перчатки и двинулся вслед за Андоли. Шеверт удивленно моргнул, наблюдая, как двигается северянин: он едва не парил над заросшим колючками склоном, играючи догнал Андоли и ловко стал на площадку.

«Ох, а не прост ты, парень, не прост! Знать бы, кем был раньше...»

Шеверт вздохнул и начал спускаться сам, кряхтя, оскальзываясь и багровея при мысли о том, что сейчас элеана уже добралась до лаза и с насмешкой наблюдает за неуклюжими рывками кэльчу.

Но, уже втискиваясь в темную и сырую нору, Шеверт понял, что никто над ним и не думал смеяться.

– Отдохни, – серьезно сказала Андоли, – запыхался больно...

Она сидела на корточках, аметистовые глазищи загадочно поблескивали в полумраке. Ийлур преспокойно стоял, прижавшись спиной к склону, и почесывал начавшую отрастать бороду.

Шеверт не стал спорить, уселся на край лаза и сунул в рот веточку хибиса – чтобы унять захлебывающееся сердце.

-Ты не торопись, отдышись, – заботливо повторила Андоли, передавая флягу с водой.

Шеверт отхлебнул – вода у элеаны была какой-то особенно вкусной и холодной. А под грудиной снова заворочалось подозрение, и снова вспомнился подслушанный разговор, и последний наказ старейшины Кера... Шеверту вдруг стало стыдно: вот, маленькая элеана без крыльев делится водой, и ее же придется... убить?

– Спасибо, – он, стараясь не смотреть в глаза Андоли, вернул флягу, – дай-ка я первым пойду, что ли...

И, честно встав на четвереньки, Шеверт двинулся вперед, в сырую и затхлую темень. Одолев с пяток шагов, он обернулся – громоздкая фигура Дар-Теена надежно закупорила выход. Ийлур медленно полз, ругаясь на чем свет стоит и то и дело задаваясь вопросом, отчего нельзя было нору сделать чуть шире и выше.

– Вот и замечательно, – заметил кэльчу, – дальше будет и шире, и выше. Хорошо, что не застрял.

...Темнота не кончалась.

Шеверт, поднимая голову, макушкой упирался в сырую землю – это значило, что до Лабиринта еще ползти и ползти. Дар-Теен скорбно умолк, только тяжело вздыхал да поминал Шейнирово царство, попадая рукой в гнезда слизней. Андоли перемещалась бесшумно, словно призрак, но когда Шеверт оборачивался, ему все мерещился аметистовый блеск во мраке, и от этого становилось как-то неуютно – хотя, конечно же, ничего плохого Андоли в этой норе сделать не могла, даже если и замышляла.

Потом Шеверт вновь поднял голову – и уже не почувствовал давящей тяжести земляного свода. Он остановился, потом сел и, нащупав шнуровку мешка, выудил череп скалозуба. Блеклое пятно света выхватило из тьмы белое лицо Андоли и черный круг оборвавшейся норы.