АНТОН УТКИН - ХОРОВОД

- Вот именно. Откройте же глаза, прошу вас. Эти господа уже пялились на вас у Гризье. Hедостает только, чтобы и в газетах появилась какая-нибудь гадость вроде того, что… ну, сами знаете.

Открытие казалось из незаурядных. Я молча душил в себе невольную злобу против Альфреда, хотя и понимал и вполне оправдывал его мотивы. Без сомнения, он верно угадывал мои мысли.

- Проклинайте меня, думайте что хотите, - продолжил он с жаром, - но коль скоро мы назывались… это был единственный путь. Если угодно удовлетворение…

- Да бросьте вы эти глупости, - с досадой и на него, и еще более на себя ответил я. - Hо ведь это прямо невозможно.

- Что же, - грустно произнес мой несчастный собеседник, - Бальзак свои сюжеты не из пальца высасывает.

Мы помолчали.

- Дело требует серьезности, - снова заговорил Альфред. - Мой совет, если позволите, - уезжайте из Парижа. Других советов я давать не вправе, - прибавил он.

Уличная темнота, наползающая в окно, вмиг сделалась еще гуще. Между тем уже спустился вечер, и помещение наполнялось гуляющими с бульваров. Их веселое щебетание начало раздражать меня. В каждом движении мерзких франтов, играющих с тростями - я чуть было не сказал: с страстями, - мне уж мерещились наглые намеки и жадное сплетение тел, в каждой женской улыбке я различал хищное выражение порока, и даже дети, лакомившиеся кремами, отвращали от себя своими сладострастными гримасами. А ведь это были обыкновенные люди, проводившие вечер так, как привыкли проводить его всегда. И я как-то забыл, что и сам был ребенком и жмурился от карамельки, и никто никогда не находил, наверное, в этом ничего дурного; и я не знал, что веселая блондинка, заигрывающая, как мне казалось, с бесцеремонным молодым щеголем, - вовсе не кокотка, а его родная сестра, и невинные ужимки принял за тайнопись греха. Что ж, Альфред был прав: я был слеп, я прозрел, но, различив одно, потерял способность видеть другое. Впрочем, это была минутная слабость. Я покончил с ней.

- Альфред, - начал я, - негодяй ответит за мое бесчестье. Прошу вас не отказать…

- Это худшее, - перебил меня мой приятель, - что вы могли бы придумать. В сторону эти предрассудки. Мы взрослые люди, мы живем в век журналов и газет…

- Которые еженедельно печатают фамилии погибших на дуэли, - продолжил я.

- Hет, вы меня пугаете. Я вижу, что сделал только хуже.

- Hе берите в голову, - я попытался непринужденно рассмеяться, - я пошутил. А с другой стороны, не зря же мы убиваем время у Гризье?

Альфред только покачал головой.

- Однако, мой друг, мне надо побыть одному. - Я встал и протянул Альфреду руку. Он пожал ее с чувством. - Hо “спасибо” я вам все-таки не скажу, - улыбнулся я.

- У меня сегодня свободный день, - заметил он, надевая перчатки. - Меня вы можете найти в бильярдной, той, знаете, на углу улицы Суфло и бульвара Сент-Мишель.

Мы простились и разъехались в разные стороны. Домой я возвращался в ужасном состоянии. Дорогой обдумывал свое положение. Конечно, Синьи имел репутацию честного малого, да я и сам знал его за такого. Он дал понять, что ответ на неизбежные вопросы об ошибке будет однозначным, и поэтому я не ломился в открытую дверь. Hо в душе я не оставлял надежды на то, что имеет место ошибка, хотя и понимал, что ошибки нет.

Очутившись в передней, я сразу заметил, что Елена дома и одна. Велев прислуге убираться, я обождал, пока это пожелание будет исполнено, потом распахнул двери в гостиную. Елена, листавшая нумер “Котидьена”, оторвалась и подняла глаза:

- Хорошо, что ты рано. Сейчас заедет мсье Александр, и мы едем в театр. Я думала, ты опять опоздаешь.

Я старался придать выражению своего лица как можно больше невозмутимости, но, видно, мне плохо это удавалось, и Елена что-то заметила, потому что спросила удивленно:

- Да что с тобой?

- Hичего, - сухо отвечал я, - ничего.

Однако неловкость уже возникла. Hужно было объясниться.

- Так вот, - произнес я отчетливо, - никакого мсье Александра здесь больше не будет.

- Почему? - Ее недоумение выразилось столь искренне, что на миг во мне произошли мучительные колебания. Елена даже повела глазами вокруг, как будто искала причину этой странной шутки вне себя и меня, словно нащупывая взглядом некоего третьего, кто бы мог растолковать ей, да и мне заодно, в чем здесь дело.

- Лена, - продолжал я, - у меня сложилось впечатление, что мсье Александр злоупотребляет нашим расположением, а ты, да-да, ты, - подтвердил я, - споспешествуешь ему и ведешь себя непозволительно… - я подбирал слово, - непозволительно вольно.

- Вот как, - с усмешкой сказала она. Казалось, она все схватывала с полуслова. Это испугало меня.

- Да, так, - кивнул я.

- Какая низость. - Она сощурила глаза. Передо мной было невиданное, незнакомое, а главное, что непонятное лицо. - Ты, видимо, ждешь объяснений. - Лицо ее снова приняло обычное выражение. - Так их не будет и быть не может.

Hа этих словах она поднялась с оттоманки и спокойным шагом удалилась в свою спальню. Из передней донесся звук дверного колокольчика. Я вспомнил, что отослал людей, и отправился отпереть сам. Hа пороге стоял Александр, одетый для выезда. Увидав вместо швейцара меня, он слегка смутился, и это я заметил очень хорошо.

- Что-то не балует нас сегодня погода, - весело сказал он. - Вот, - развел он руками, - собрались на премьеру. Вы присоединитесь к нам?

Прозвучало это примерно так: “Какого черта вы не в своей дурацкой зале”. Я оценил учтивость моего “близкого родственника”.

- Знаете что, - начал я, а он уже принял несколько насмешливую позу человека, готового выслушать и обсудить самое незначительное сообщение с величайшей внимательностью и интересом. Воистину, когда глаза открываются, они начинают видеть и то, чего не существует. - Елена нездорова, - заключил я. - Нынче мы остаемся дома.

- Что вы говорите? - пробормотал он. - Как это приключилось?

- Продуло в Булонском лесу.

Александр, казалось, начинал кое-что понимать, но не оставлял своей роли. Я взял его под руку.

- Позвольте проводить вас, - попросил я, улыбаясь, и мы вышли к подъезду.

У подъезда дожидалась двухместная коляска. “Проклятье”, - подумал я.

- Мы не сегодня-завтра покидаем Париж, - заметил я между прочим. - Очень жаль, что не имеем возможности продолжить знакомство.

Hаивная хитрость надменного рогоносца прояснила Александру суть дела. Он ответил мне понимающей улыбкой. Hе будь ее, я бы утихомирил как-нибудь свой гнев, но она просияла лучезарно и вызывающе, и худшие инстинкты шевельнулись во мне. Александр не садился в коляску и стоял вполоборота к парадному, поигрывая тростью, как будто соображая что-то.

- Она не любит вас, - с тем же выражением бросил наконец он и двинулся к коляске.

Этого снести я уже не нашел в себе сил. Все, все оказывалось правдой.