Василий Доконт - Траурный кортеж

Неоднородность человеческого общества никогда не являлась тайной. И нет большого секрета в том, что всегда существует некоторое количество людей, чья лояльность по отношению к государству, своим согражданам, в целом, и к близким соседям, в частности, в период стабильности общества гарантируется только наличием определённых ограничительных рамок, сдерживающих начал, в виде традиций, законов и общественного мнения. Смена власти ослабляет прочность этих рамок на время, которое необходимо правителю, чтобы понять, какие из них он оставит в целости, а каким — уготованы реформы. В это короткое время не устоявшейся власти проглядывает через оболочку благопристойности истинная сущность каждого индивида. Свободный от сдерживающих рамок, он легко превращается в хапугу, мародёра, бандита, а то и в убийцу-садиста. И не подвергшиеся подобной метаморфозе его знакомцы долго в непонимании качают головами:

— Что же это стряслось с нашим имярек? Какая муха его укусила? А такой был прекрасный парень!..

А прекрасный парень, словно всю жизнь ждал именно этого момента, вдруг срывается с цепи цивилизованного воспитания и оттягивается на окружающих по полной программе. Не всем жить в эпоху перемен — проклятие. Кто и рыбку ловит в мутной воде. Вдохновленный неизвестно каким по счёту чувством, он заранее знает примерное время своего выхода из тени, как узнаёт в толпе таких же по духу (или бездуховности) людей. Общество не успеет ещё закрыть раззявленный в удивлении рот, а у этих уже всё готово, всё схвачено, от чужих денег до чужих жизней, а то — и той самой власти, чьи самоуверенность и глупость разбудили дремлющее в людях зло.

Короли в Соргоне не бессмертны: никакая Корона не способна дать королю вечную жизнь. Но то были смерти обыденные, какие видит человек вокруг себя со дня рождения до последнего своего вздоха. Смерть короля не несла с собой никаких перемен, потому что новый король, получив от Короны память предшественника, просто продолжал его дело. Такая себе эстафета королей, где эстафетной палочкой была Хрустальная Корона. Короли умирали то в том королевстве, то в этом — и не менялось ничего, не происходило. Разве только портреты королей на монетах… Было у власти двенадцать королей, потом (некоторое время) — одиннадцать, и снова — двенадцать. К этому привыкли за пятьсот лет. Как привыкли считать королевскую власть гарантом стабильности в обыденной своей жизни. Теперь же было всё не так.

Одновременная смерть одиннадцати королей и четыре часа спустя — последнего, двенадцатого, была сама по себе событием неординарным. А тут ещё адепты Разрушителя, вещающие на всех городских площадях Соргона… Да свои прекрасные парни, которые уже делят вакантную власть… Головы у обывателей пошли кругом: чего следует ждать, чего следует опасаться? Страшат неизвестные перемены, и сбиваются люди в кучки — вместе, вроде, не так страшно. Кучки срастаются в толпы, и заполняются народом площади. Плотно, как сельди в бочке, грудятся люди у фонарных столбов и слушают, развесив уши, внимают крикунам Разрушителя.

Что, люди, боитесь? А как тут не бояться, если нет рядом никого, с кем привычно связан образ властей королевства: ни городских стражей, ни напыщенных баронов, ни пузанов из городского самоуправления, не говоря уже о министрах или советниках королей, конечно же, тех, кто не сопровождал своих монархов в Аквиннар.

Единственным в Соргоне городом, не перепуганным и не впавшим в панику, был Раттанар. Стараниями короля Фирсоффа и оставленной им в городе Коллегии, а также самообразовавшегося штаба квартальной охраны, город был превращён в единый военный лагерь, и во всеоружии ждал дальнейшего развития событий.

Вдовая королева Магда проснулась через три часа: короткий сон, навеянный Верховной жрицей Матушки — Апсалой, восстановил силы королевы, и, если не вернул бодрость духовную, то физическую, во всяком случае, возродил.

Несмотря на раннее время, королевский дворец уже жужжал, полнился тихим шепотом. Раттанар, как раз, получил нового короля, и положение вдовы Фирсоффа стало неопределённым.

Чуткая к любым изменениям в атмосфере дворцовых интриг, королева сразу уловила в ней привкус недоброжелательства и злорадства. Что ж, её жизнь снова круто менялась, и не было ничего, что держало бы отставную королеву во дворце после смерти мужа. Разве что — долг. Пока новый король не прибыл в свою столицу, кто-то должен был следить за нормальной жизнью дворцового комплекса. Был бы здесь министр Двора Морон, эту работу исполнять пришлось бы ему. Будь он здесь, можно было бы собрать свои вещи, и сегодня, прямо сейчас, выехать из дворца. Но не оставлять же Двор на старшего лакея!

Хочешь, не хочешь, но хозяйские обязанности Магда не могла с себя сложить до приезда короля Василия. Не позволяли гордость и любовь к погибшему мужу. Нет, она не станет бежать из дворца, особенно сейчас, когда в стране творится неизвестно что, и какая-то, не малая, часть ответственности, возлагаемой на высшую в государстве власть, лежит и на ней, как на жене, теперь уже вдове, короля Фирсоффа.

Тогда, в библиотеке, она случайно подслушала, как муж назвал главную свою задачу: передать Корону преемнику и сделать как можно больше, чтобы облегчить ему принятие власти. Судя по всему, Фирсофф свой план выполнил, дав Раттанару нового короля. Она, Магда, должна вести себя не менее достойно, и передать королю Василию и дворец в полном порядке, и не раздираемый новыми интригами Двор.

— Одеваться! Немедленно одеваться! Девочки, где вы?

Из кресла поднялась Верховная жрица Матушки Апсала:

— Я отослала всех, чтобы Вам не мешали отдыхать, Ваше Величество. Позвать их?

— О, Апсала! Вы здесь! Как я рада вас видеть! Не надо, не зовите, я ещё в состоянии одеться сама. Не составите мне компанию в маленькой прогулке по городу?

Апсала не стала удерживать Магду в кровати:

— Вы собираетесь в город, Ваше Величество?

— Это необходимо. Люди должны видеть, что до приезда нового короля в Раттанаре существует законная власть, и действуют старые законы. К тому же у меня есть дело к нашим воинственным мужам, бдительно охраняющим столицу.

Королева говорила нормальным звонким голосом, одевалась спокойно и уверенно.

Осанка оставалась такой же гордой. Спина — ровной, и плечи — прямыми. И лишь глубоко запавшие глаза да почерневшие веки напоминали о тяжести трагедии, пережитой Магдой несколько часов назад.

Злорадные шепотки исчезли, словно их и не было, едва из королевских покоев вышла Магда в сопровождении Апсалы, и на растерянных фрейлин посыпались распоряжения. Не было, правда, обычных шуток, и голос королевы стал несколько резок, но фрейлины не обратили на это внимания. А и обратили — так чему же тут удивляться? Они бодро разлетелись по поручениям королевы, и большой дворец ожил, заворочался.