Василий Доконт - Зимняя охота короля

Раттанарский городской полк качнулся на едином дыхании, шагнул вперёд раз, другой и, набирая скорость, стал разворачиваться к центру, охватывая фланг вражеской конницы и пустоголового табуна. Видел бы этот маневр король — порадовался бы. До механического движения лысых, правда, солдатам Паджеро было ой, как, далеко, но от людей никто и не требовал точности механизмов. Как бы там ни было, но одновременное движение тысяч людей, обладающих собственным разумом, совершённое без ошибок и сбоев, смотрится очень красиво. Не зря же военные парады так привлекательны для зрителей.

Полковник хотел добавить к своим командам ещё несколько ободряющих слов, но не сумел. Долетевшее с левого фланга королевских войск и подхваченное его солдатами громогласное «ур-ра-а!» заглушило Паджеро — даже он себя не слышал и потому охотно заорал сам.

— Ур-ра-а! Ур-ра-а! Ур-ра-а!

Ополченцы уже сошлись с врагами, и ярость их была так велика, что подались назад даже не ведающие страха лысые. Настало долгожданное время расплаты — а ополчению было, что предъявить пустоголовым. Припомнилась и резня у Скиронских ворот Раттанара, унёсшая сотни жизней женщин и детей, и Северная Бахарденская дорога, залитая кровью мирных жителей, попавших на стол голодного табуна, и кровавый ужас Бахардена. Может быть, ополченцы и не стали ещё, за исключением записавшихся в ополчение ветеранов, отменными бойцами и солдатами, но ненависть с лихвой дополняла нехватку военных навыков.

Слабоват оказался табун против королевской пехоты. Сказывалось и отсутствие у лысых доспехов, и численный перевес войск Седобородого. Слабоват, но всё ещё очень опасен — как стая крыс, не имеющая путей для спасения. Собственно, табун спасения и не искал. Не имея никаких иных стимулов, кроме воли Безликого, он рвался к сияющей хрусталём и драгоценными камнями Короне. Но… Удары по флангам: Тусоновых рот — с одной стороны, и ополчения, совместно с Раттанарским городским полком — с другой, свели фронтальное давление лысых на центр королевских войск почти до нуля. Табун, вырезаемый по бокам, не мог двигаться вперёд всей своей массой. К тому же, ему здорово мешала конница наместника, разделяя единый монолит лысых на отдельные слабосильные ручейки, с которыми гномы справлялись без особого труда.

В подобной ситуации, в Раттанаре, Разрушитель пожертвовал своей конницей, позволив табуну устранить помеху. Эта жертва совершенно не помогла тогда — не спасла табун от поражения. Сейчас подобный шаг и вовсе был неразумен. Во-первых, конников было не несколько десятков, а несколько тысяч. Мановением руки такое количество не перебьёшь. Во-вторых, и с теми войсками, что оставались ещё у наместника, никак не удавалось добраться до Седобородого. Вряд ли подобное удастся силами одного только табуна. Самому ухудшать и без того сложное положение своих войск, помогая королю одержать победу? А как же — Хрустальная Корона? А как же — смерть Василия? Поражение Разрушителя и так становилось неизбежным, и каждая минута боя приближала неминуемый его разгром и потерю им Хафелара.

Несмотря на отсутствие полководца, окружение табуна исполнялось с редкой дотошностью. Королевские хотелки осуществились все, как по писанному, и левофланговая рота — рота Поводыря — сомкнулась с правым флангом Раттанарского городского полка, замкнув внутреннее кольцо вокруг войск наместника. Согласно замыслу Василия, занимали отведенные места и передвижные ограждения из пик, и сани с помостами для лучников, образуя ещё два кольца — внешних… А конники Ларнака и Хермона остались снаружи всех этих колец — из пехоты, из пик и из саней с помостами- на случай прорыва табуна из окружения.

Дальнейший ход битвы сложился из следующих, неучтённых королём, факторов.

1) Конница наместника не была разгромлена до окружения табуна и попала в кольцо вместе с табуном.

2) Королю никак не удавалось выйти из боя, чтобы командовать сражением, а потому было некому отвести пехоту за ограждения из пик и организовать задуманный Василием расстрел табуна. Хотя, не факт, что оторвать пехоту от попавшего ей в руки врага вообще бы удалось. Полковник Паджеро, например, рубился в таком упоении, что не видел и не желал видеть ничего, кроме ненавистных безволосых голов, раскалывающихся от ударов его меча. Получился не расстрел, а избиение, поскольку, как уже говорилось ранее, табун оказался слабоват перед королевской пехотой. Если кто из солдат и проигрывал Паджеро в мастерстве владения мечом, то ни в коем случае не уступал ему в энтузиазме, вложенном в каждый удар или укол. А много ли надо времени, чтобы пятнадцати тысячам, защищённым доспехами, перебить десять тысяч, доспехов не имеющих?

3) И, конечно же, важную роль сыграл командор Тусон, с ротой Разящего прорубающийся к королю Василию. Никем не запланированный конный рейд Тусона сорвал последнюю отчаянную попытку наместника пробиться к Седобородому.

Хорошо ли подданным, если король их — упрям? Хорошо ли королевству, когда монарх не слышит голоса своего рассудка? Где проходит граница, отделяющая неколебимую твёрдость характера от обычной упёртости, силе которой позавидует любой осёл?

Была ли у Василия необходимость принимать столь активное участие в сражении? Требовала ли ситуация его личного участия в рукопашной схватке вместо руководства войсками? И, главное, имел ли право король подвергать риску не только свою жизнь, но и рисковать победой своей армии, выводя солдат центра против конницы — ради спасения Эрина? Разгром центра мог закончиться и разгромом всей королевской армии, и гибелью самого Василия. Ладно, что выстояли. А если бы — нет?

Верность дружбе, проявленная Василием в сложной обстановке, делала, несомненно, ему честь — как человеку и как надёжному другу. Но ставила под сомнение его качества правителя, качества короля. У властителя не должно быть личных забот, властитель не принадлежит себе. Он — достояние государства, и ни о чём другом не смеет мыслить. Во всяком случае, до тех пор, пока находится у власти. Жизнь Эрина против судьбы всего Соргона. Не слишком ли щедро готовился заплатить король, призванный, как раз, для спасения Двенадцати королевств?

Этими и ещё многими другими вопросы будет мучиться Василий потом, после битвы, когда подсчитают потери, и их тяжёлый груз король снова возложит на свою совесть. Точнее, Василий опять начнёт сомневаться и страдать, а мучиться будет Капа, уже пережившая не одну королевскую хандру. Пока же Седобородый усиленно работал «живцом», увёртываясь от наседающих конников, и рубил, рубил, рубил… Меч короля вовсе не казался лишним среди мелькающих вокруг гномьих топоров и клинков стражей — цели он находил вполне исправно. Или они, цели, сами находили острие королевского меча — в тесноте сражения и этот вариант вполне возможен.