Юлия Остапенко - Русская фэнтези-2008

Судя по взглядам, которыми украдкой награждали друг друга эти двое, неприязнь между ними была нешуточная. Да и что говорить: чтобы какой-то обнаглевший простолюдин так вот запросто оттирал отпрыска благородного рода, да еще оруженосца, исполняющего долг, который в теперешние времена стал гораздо менее опасным, но не менее почетным! А сколько славных надежд лелеял этот молодой человек еще совсем недавно! Однако похоже было на то, что надеждам его уже не суждено сбыться, а незаурядным способностям, кои заложены в нем природой, предстоит в будущем пропасть втуне. И все лишь потому, что человек, ненавистная сутулая спина которого мелькала впереди, этот человек, который мог его возвысить, сразу проникся к нему плохо скрытой неприязнью. Ведь спит и видит, чтобы от него отделаться! Почему же фортуна так благоволит к тем, кто рождается не на своем месте?

Действительно, глядя на этих людей и наблюдая строгие и правильные черты лица и благородную осанку оруженосца, а также его дорожный костюм, говорящий о присутствии изысканного вкуса и весьма солидных средств, можно было легко спутать этих двух людей. В облике юноши сквозило достоинство, спору нет, но по прихоти судьбы кровь императорской династии текла в жилах другого. Нескладная сутулая фигура этого другого маячила впереди, и лишь ему суждено было отдавать здесь приказы. И обратив назад свое бледное, обезображенное угрями лицо, своим резким голосом он снова торопил отряд безо всяких оснований, хотя сам был первой причиной остановки. Он всегда был таким. И никого и в медный грош не ставил. Даже своего отца. Но к своему камердинеру он питал совсем иные чувства.

Француз Гийом, которого непонятно каким ветром занесло так далеко от дома, пользовался полным доверием своего господина. Все секретные поручения, а их было немало, проходили через его руки. Попал он в дом своего будущего господина, когда тот был еще зеленым юнцом, и как-то так незаметно, со временем, стал незаменимым, наивернейшим его помощником. Пожалуй, из всех, кто окружал Филиппа, только он один, Гийом, смотрел на него с уважением. Даже с обожанием. А вот откуда оно бралось, слуга не смог бы объяснить даже себе. Иногда бывает, что люди проникаются почтением к тем, кто покровительствует им и благодетельствует. И доверяет. Сам же Филипп верил в то, что среди тех, кто окружает его повсеместно, лишь слуга Гийом видит дальше своего носа, и лишь он один чувствует нечеловеческую силу, живущую внутри Филиппа, за этой оболочкой. И перед ней преклоняется.

Как бы то ни было, но преданность Гийома была безграничной, соперничая только с его исполнительностью, и, как ни странно, самым близким человеком для своего господина — если слово «близкий» вообще могло казаться уместным при одном только взгляде на Филиппа — был не кто иной, как Гийом. Он заслужил это доверие капля за каплей в течение последних двенадцати лет и ревниво смотрел на всех этих выскочек из свиты своего господина. Да и не столь ревниво, сколь насмешливо. Особенно на этого фон Виттенбаха, который так надулся, что, гляди, сейчас лопнет. Да что он такое? Смазливое личико да важности больше, чем сам он весит. А что еще? Ни ума никакого, ни сердца. А все туда же. Гийом сплюнул на камни. Не посмеет он его, Гийома, тронуть, а тронет — так посмотрим. Пока что благосклонность Филиппа защищала его от многого, что могло бы статься, веди он себя так вольно еще где-нибудь.

Дорога между тем уже почти подвела небольшой отряд к замку. Видно было, что раньше ее уже не раз поправляли, но на самом деле нужно было все делать заново. Кони то и дело оступались в глубокие колеи, разбитые повозками за сотни лет. То у одного, то у другого срывалось крепкое словцо. Дядя Рудольф лишь полтора десятка лет этим замком владеет. Он, конечно, многое успел сделать, но до этой дороги руки не доходили. Единственным, кто помалкивал, несмотря на все неудобства, был сам Филипп. Он нервничал. Сознание своей силы снова будоражило его. Дома, вдалеке отсюда, среди утомляющей тело и душу посредственности, лишь умом сознаешь свое величие… а здесь, при приближении к замку, и потом, когда братский круг замыкается вокруг тебя, чувствуешь это сердцем. И Истинный Бог является во всем своем великолепии, и глаза Его смотрят на тебя, и голос Его раздается внутри.

И вот он, Замок на вершине. Зрелище этих мощных стен всегда впечатляло Филиппа. Если бы кому вздумалось их разрушить, ему пришлось бы основательно потрудиться. Лишь внутренние здания были сложены из «легкого» камня, почти весь периметр замка защищали стены и башни, сложенные огромными глыбами камня породы твердой и неподатливой. Причем, что несказанно удивляло теперешних владельцев замка, эти глыбы так плотно прилегали одна к одной, что, казалось, склеивающий состав между ними не был вовсе необходим. Этот замок удалось взять лишь дважды. То есть в доступных новым владельцам манускриптах определенно сообщалось лишь о двух попытках взятия этой неприступной твердыни, увенчавшихся успехом. И в обоих случаях упоминалось об измене в рядах защитников.

Как удалось первым строителям замка возвести укрепления столь мощные, да еще и на самой вершине? Можно было лишь гадать, но для Филиппа, как и для каноника Роша и дяди Рудольфа, было очевидно: здесь не обошлось без вмешательства высших сил, что воздвигли эту твердь для хранения какой-то святыни. Но люди, которым доверена была эта миссия, позорно пренебрегли ею, и поэтому недостойным довелось утратить замок. И он переходил из рук в руки вместе со всем обширным ленным владением, к которому принадлежал, и лишь когда двоюродный дядя Филиппа наконец прибрал его к рукам, этот оплот будущей Справедливости вернулся к Избранным, и миссия могла возобновиться.

Наверху уже гремели трубы, их ожидали. Тяжелые ворота начали медленно разъезжаться наружу. Маленький отряд опередил хозяев замка. Они подъехали к воротам раньше, и Филипп ждал, не спеша проникнуть внутрь прежде чем створки не распахнутся до конца и не застынут, дрогнув последний раз. Только тогда он проследовал внутрь, на обширное подворье.

Внутренняя часть замка уже не поражала воображение так, как его внешние укрепления. Внутренние постройки неоднократно перестраивали, особенно за последние два века безвластия, когда замок переходил из рук в руки. Каждый раз, когда Филиппу приходилось бывать здесь, боль возникала в его душе, ощущавшей несоразмерность и несоответствие невидимого сердца замка его внешнему величию. Помимо воли он обращался к мыслям о том, как мало осталось их, Избранных, и какой путь суждено еще им пройти для восстановления былой мощи Царства Справедливости и его былого величия.

Рудольф появился в проеме над центральной лестницей. Его обычный картинный жест, когда он театрально развел руки в стороны, словно заключая племянника в объятия, как всегда, заставил Филиппа содрогнуться. Никогда не было между ними родственной приязни, но для непосвященных, таких как этот фон Виттенбах, например, их притворная дружба была единственным оправданием столь частых визитов в Талль. Отец даже считал, что его двоюродный брат Рудольф приобрел слишком большое влияние на Филиппа, и не раз выражал сыну свое неудовольствие, но визиты в Замок на вершине не стали реже.