Любовь Пушкарева - Потерянное одиночество

На пустынную улицу выехало такси и остановилось возле нас. Фрешит и индуска сели в него и уехали. Таксист был индус, по мобильному никто не звонил. Я поздравила себя с тем, что не стала хамить старухе.

Розовые, так и не высунув носа из машины, тоже уехали, не взяв с собой Ники и Венди. Мы остались тесной, можно сказать семейной компанией: Седрик и его личные волки, я, мой раб Шон, его дочь и ее подружка.

Я подошла к Шону, тот склонил голову, не смея смотреть мне в лицо – блюдет этикет. Я обняла его и погладила по щеке.

– Прости, я не нарочно. Не могла себя нормально контролировать в тот момент. Это я с перепугу так…

Шон глянул на меня и открыл было рот что-то сказать, как раздался странный «хрюк» и «у-у-у» на одной ноте. Мы в ужасе уставились на Седрика, это он издавал такие звуки, кажется… он так смеялся.

– Пати… у-у-у… Тебя нельзя пугать… Хрюк… Ты с перепугу рабские метки расставляешь… Хрюк… Кто-то в штаны накладывает, пардон, а ты метки лепишь… у-у-у. Хрюк.

Седрик стоял, согнувшись пополам, и говорил, с трудом набирая воздух между приступами смеха.

– Стукните его, – сказала я ошарашенным волкам. Но те отрицательно замотали головами, дескать, мы еще жить хотим.

Я осуждающе скривилась и отвела Шона подальше от неадекватного полуволка.

– Я могу снять эту печать и поставить другую, – предложила я Шону.

Тот отрицательно покачал головой:

– Какую? Лучше не рисковать, ведь все теперь будут знать, что я инкуб, а воровать раба-инкуба – это преступление, в отличие от подчинения слуги. Поставить же семейную печать вам будет зазорно.

– Не зазорно. Я на флерсов поставила именно семейную.

– Так то на флерсов, они белые и безопасные. А инкубов надо жестко контролировать. Нет. Я говорил, что приму от вас и рабскую печать, так оно и есть.

Я замолчала и просто прижалась к нему, давая понять, что не отношусь к нему, как к вещи, что уважаю его самого и его мнение.

– Венди растрезвонила, что я ее отец, глупышка, – горько вырвалось у него.

– Она универсал, кто посмеет ее оскорбить?

– Универсал, но еще очень слабенький.

– Ничего, подтянется…

– Подтянется…

Тем временем Седрик уже унялся, и волки делились с ним силой, зализывая его раны. Они втроем расположились, опираясь на капот «хаммера». Венди и Ники, обнявшись, утешали и подпитывали друг друга. И только мы болтаем, вместо того чтобы подкормиться после таких потрясений.

Словно прочитав мои мысли, Шон скользнул кончиками пальцев по спине и, получив молчаливое одобрение, осмелел, задирая майку, поглаживая животик, подбираясь к груди. Я развернулась к нему спиной, вжимаясь попкой, и, подняв руки, ласкала его шею и затылок, подставив свою шейку под поцелуи. Я вспыхивала от его ласк, наполняясь медленно, без спешки, наслаждаясь процессом, потеряв счет времени.

Вдруг меня что-то отвлекло. Какой-то мужик, слегка пьяный, шел по улице и, увидев нас, замер в ступоре с отвисшей челюстью, переводя остекленевший взгляд с одних на других.

Я как бы увидела все его глазами. Двое бандитов, один в черной коже, другой попроще, то ли целуют, то ли облизывают грудь голого по пояс обалденно красивого брюнета, лежащего на капоте «хаммера»; в нескольких шагах две девушки, сошедшие со страниц «Плейбоя», обнимаются и обмениваются короткими поцелуями; а чуть в стороне молодой Бред Пит вовсю тискает Монику Белуччи…

И-и-и-и… Я не могу…

Меня скрутило пополам от смеха, и я прикладывала все усилия, чтобы не хрюкать, как недавно Седрик. И-и-и-и-и…

Венди отвлеклась, посмотрела на мужика, на меня, потом на Седрика и волков, прекративших свое занятие, и все поняла.

– Мужик, ты пьян, у тебя глюки, видится всякая фигня, – с этими словами она коснулась его лба. – Иди куда шел.

Мужик пошел, потирая лоб и что-то бормоча про коктейли и какого-то бармена. Я продолжала ржать, как никогда за свою долгую жизнь, хотелось упасть наземь и кататься, стуча ладошкой.

Шон поначалу несмело пытался меня успокоить, но когда засмеялась Венди, его тоже пробило, четвертой была Ники, и ее смех был подобен звону колокольчиков. Руман зло поглядывал на нас, подыскивая едкие слова, но Тони беззвучно трясся, гася смех, а потом и Седрик, молча посматривавший на нас, тепло улыбнулся и по-отечески потрепал своих волков по макушке. Это успокоило Румана, а Тони совершенно по-собачьи прильнул, выпрашивая ласки.

Нет, в том, что творилось в этом переулке, не было ни грамма секса – теплая смесь взаимовыручки, нежности и добровольного подчинения, но никак не желания обладать кем-то целиком и полностью, продолжая род.

Отсмеявшись, мы сошлись вместе.

– Ну что, пустишь переночевать? – спросил Седрик. – Я все же не рискну ехать сейчас через весь город.

Я отрицательно покачала головой.

– Не вижу смысла сносить всю свою защиту, пуская тебя в дом.

Седрик понимающе и как-то уважительно ухмыльнулся. Иногда этих черных просто невозможно понять.

– Хочешь, заезжай в переулок, и досыпайте ночь в машине, – предложила я, – Вряд ли вас здесь кто-то тронет.

– Да, так и сделаем, – он мрачно покачал головой своим мыслям.

– Что? – спросила я.

– Франс слишком слаб для князя. Он так долго им был лишь потому, что чужие мертвяки не рисковали соваться к нам, а теперь… Опять кто-то прискачет, свалит его, и будет новый Алехандро. Да еще эти Алехандроские птенцы… Не факт, что Франс с ними быстро разберется.

– А почему слаб? Ведь они тогда с Генрихом все время сменяли друг друга?

– Сменяли… Генрих был в их связке сильнейшим, он просто так развлекался, отдавая власть своему наперснику и забирая ее. Когда пришел Абшойлих, Генрих смог как-то переподчинить всех своих выкормышей и отпущенных птенцов Франсу, а его самого эвакуировать куда подальше, и принял бой. Франс не лидер и не вожак, он наперсник, усаженный на трон.

Я не сдержалась и ласково погладила по голове встревоженного всеми этими мыслями Седрика.

– Подумаешь об этом завтра, – сказала я ему.

Седрик посмотрел мне в глаза, устало улыбнулся и поцеловал в щеку, дружески погладив по спине.

– Розочка… – тихо сказал он.

Да, похоже, это максимальное проявление благодарности и признательности, на которое он способен: на пару минут прекратить добиваться своих интересов, не защищаться и не нападать.

Седрик побрел к машине, и Руман вместе с ним, а Тони, задержавшись, взял меня за руку и поднес ее к своему лицу, мне как-то ничего другого не оставалось, как почесать его за ухом, оборотень блаженно сощурился, подставляясь под почухивание.

– Ти-Грей, – окликнул Седрик.

Тони, виновато вздрогнув, быстро облизнул мои пальцы и побежал к хозяину, тот отвесил ему профилактический подзатыльник, и они все втроем сели в машину.