Сергей Булыга - Бродяга и фея (сборник)

И увидели, что они стоят, взявшись за руки, посреди каморки – той самой каморки или, точнее, мансарды, что была в пол-окна и почти без двери, и которая признавалась весьма удобной для чтения книг и размышлений…

Но что тут размышлять?! Увидев, что она – одна! глубокой ночью! – находится в каморке у мужчины, дочь смотрителя тут же смутилась и опустила глаза. Сколяр же, напротив, нисколько не смутился, а встал пред нею на колени и спросил:

– Что с вами?

– Так это не сон? – спросила дочь смотрителя, как будто она раньше этого не знала.

– Нет, – скромно ответил сколяр. – Это не сон. А это просто я в вас безумно влюблен и предлагаю вам руку, сердце, мансарду и всё-всё-всё!

Сердце у сколяра стучало так громко, что он боялся разбудить соседей… А дочь смотрителя молчала!

– Вы слышите меня? – спросил сколяр.

Юная дева согласно кивнула и отвела глаза в сторону.

– Что с вами? – обеспокоился сколяр. – Я вас чем-то обидел?

– Нет-нет!.. Но я обручена. Три дня тому назад…

Сколяр побледнел, чувствуя не боль, но слабость. Возлюбленная, испуганно глядя на него, воскликнула:

– Не отпускайте меня!

Но было поздно – сколяр разжал ладони, и дочь смотрителя исчезла.

А назавтра, восстанавливая над дверью изображение козлорогого барана, сколяр подумал, что он поступил верно – уж коли дочь смотрителя так скоропалительно выдана замуж, то что здесь скажешь?!

И вновь он стал усердно посещать диспуты, блистать в графориторике, слушать похвальные и весьма похвальные возгласы, вкушать имбирные хлебцы и пить отвар из лопуха. А через восемь лет, случайно наткнувшись на светскую книгу, он узнал, что между словами «обручена» и «обвенчана» существует великая разница. Удивленный и растерянный, сколяр отложил книгу и огляделся по сторонам, опасаясь узреть рядом с собою какого-либо случайного свидетеля своей дремучей серости. Однако, к счастью, в полутемной каморке было тихо и пусто… Лишь козлорогий баран как бы невзначай подмигнул сколяру левым глазом и замер.

Вне себя от гнева, сколяр замахнулся на зверя книгою…

На что зверь нахально, развязно оскалился…

И ни сказал, не проблеял ни слова, однако сколяр и без того вдруг понял, что, возможно, не только венчания, но и обручения тогда тоже никакого не было, а были лишь одни слова, которые хоть и имели смысл, но не имели истины. И вот только тогда, опустив книгу и не по годам ссутулив плечи, сколяр догадался, какую же месть избрал для него козлорогий баран – он осрамил его в графориторике, он сделал так, что все труды и достижения сколяра на этом прежде славном поприще оказались напрасными. Нет законов, не писаны они графориторике! И рукопись за рукописью полетели в пылающий очаг.

Горели страницы, коробился пергамент, коптили и чадили сыромятные переплеты, а сколяр поправлял кочергою уголья и улыбался, потому что рыдать и стенать в таком положении было бы еще глупее.

С тех пор прошли столетия и, как вы и сами знаете, многие науки изучены досконально и закрыты для исследований, в других же оттачиваются малозначительные третьестепенные формулировки и расставляются последние точки над «i»…

А вот графориторика, однажды запутанная мстительным козлорогим бараном, так и застыла в младенческом состоянии. Мало того; всё чаще раздаются голоса, чтобы ее, как лженауку, и вовсе запретили изучать.

Был поздний вечер. И было холодно. Трое оборванцев сидели у костра. Над огнем висел котелок, в нем что-то булькало. Оборванцы молчали. Невзирая на примерно одинаковую бедность их одежд, все трое достаточно разнились между собой. Один из них был лет пятидесяти, дороден, несколько сед и на вид казался довольно-таки общительным. Но он молчал. Второй был бледен, замкнут и лыс как колено в свои двадцать пять лет, не более. А третий – третий был не то задумчив, не то насторожен. Среднего возраста, среднего роста, жилист, тщательно выбрит, заштопан, подтянут. И если о занятиях первых двух мы можем только догадываться, то о третьем скажем прямо: добрый хозяин, собравшийся в город за солью и новостями. А вот теперь, оказавшись в компании двух незнакомцев, добрый хозяин молчал и как бы невзначай поглаживал приклад арбалета.

В те смутные годы всякий, собравшийся в дорогу, брал с собой арбалет. И добрый хозяин, равно как дородный и лысый, не был тому исключением. Вот только арбалет у хозяина был новый, позавчера только от мастера, тогда как арбалеты его соседей по костру уже повидали многое.

А молчание тем временем затягивалось и из скучного переходило почти что в тягостное. Дородный посмотрел на своих неразговорчивых соседей и неторопливо – но значительно – откашлялся. Соседи с интересом посмотрели на него, и тогда дородный заговорил:

– Да, – глубокомысленно начал он, – судьба свела нас воедино.

Лысый добродушно промолчал, а вот добрый хозяин осторожно переспросил:

– Судьба?

– Ну конечно! – оживился дородный. – Вы представляете, какой бы скучный вечер выдался каждому из нас, не повстречай мы друг друга?!

Лысый безразлично пожал плечами, а вот добрый хозяин – тот заинтересовался, но из скромности промолчал. Заметив это, дородный продолжал уже куда уверенней:

– Как все-таки приятно посидеть у костра, поболтать о былом, послушать людей знающих и понимающих. Вот взять хотя бы вас, – и дородный обратился к доброму хозяину. – Не удивлюсь, если вы проделали пять-семь славных кампаний под разными, но тоже славными знаменами.

– Ну что вы! – смутился добрый хозяин. – Какое там! Я вот только первый раз за десять лет…

– Не может быть! – не унимался дородный. – Вы не менее как… – тут он ненадолго задумался и спросил: – Скажите, а не ваш ли брат служит застрельщиком в личной охране наследника?

Добрый хозяин покраснел и смутился окончательно. Тогда дородный взялся за лысого:

– Ну а вы, молодой человек, вне всякого сомнения, из древней, но обедневшей фамилии. Азарт, вот что является вашей силой и слабостью одновременно.

Лысый опять промолчал, хотя на этот раз молчание далось ему значительно дороже.

– Ну хорошо, – не без иронии согласился дородный. – Давайте и дальше будем сидеть как истуканы и ждать, когда же сварится эта баланда!

Но невзирая на предложение сидеть, он сам же порывисто встал и, немного прихрамывая, заходил туда-сюда перед костром. Сидевшие молчали. Тогда дородный остановился и снова обратился к ним:

– Послушайте, я трезв как никогда, мне скучно! Давайте поболтаем. О чем? О чем хотите. Сегодня вместе, завтра врозь, какие тут могут быть тайны и недомолвки? Просто смешно! – и он выжидающе замолчал, а не засмеялся.

– Садитесь, – сказал ему лысый. – И говорите, разве я против?