Вера Камша - Темная звезда

Через несколько десятков лет он спустился с гор уже Уанном. Это имя ему дал сосед-тролль, чья пасть не могла произнести «Леон Валлентайн». Уанн был сильным магом и твердо знал, для чего живет. Он должен отдать шпагу в нужное время в руки нужного человека. И еще он должен искать то, не знаю что, что грозит самому существованию этого мира.

Поджарый пожилой человек снял с огня котелок и попробовал свое варево. Получилось вполне сносно. Путник стряхнул первую ложку в Огонь, почтив неизвестного ему бога, и принялся есть.

Это была последняя спокойная ночь. Завтра он вступает в области, прозреть которые обретенным пару сотен лет назад волшебных зрением было невозможно. Мирные земли северной Таяны, казалось, тонули в белесом неопрятном тумане. А это значило, что впереди творится сильнейшая волшба. Или же хранится нечто, обладающее силой не меньшей, чем доставшаяся ему шпага. Шпага эта, кстати сказать, менялась вместе с изменчивым миром. Она и теперь выглядела как первосортное оружие, но откованное позапрошлым летом известным умельцем, бежавшим в Арцию из Эр-Атэва. Как выглядел клинок на самом деле, Уанн не знал. Видимо, оружие откроет свое истинное лицо лишь тому, кому оно предназначено.

«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — Илана почти не слышала Тиверия, епископа Коатского и Никрийского, ведущего похоронную службу; — легат Архипастыря деликатно отказался напутствовать в иную жизнь погибших принцев. Его не уговаривали — толстенький, низенький брат Парамон был не из тех, кого воспринимают всерьез, а сильные мира сего, даже мертвые, должны представать перед народом в подобающем окружении.

Кафедральный собор Таяны был переполнен — погибших любили, особенно Стефана. Многие плакали. По мере удаления от алтаря траурные лиловые одеяния знати сменялись серыми накидками таянцев и белыми плащами эландцев, деливших с «Золотыми» и «Серебряными» ответственность за жизнь уцелевших.

Илана вошла в соборный храм как во сне и собралась было привычно отойти к первой из белых, вызолоченных сверху колонн, у которой всегда стояла. Рене Аррой мягко, но решительно вывел девушку вперед. Король ничего не выражающими глазами следил за осанистым басовитым Тиверием, рядом застыла Герика — королева казалась не более живой, чем лежащий в открытом гробу Стефан. По правую руку короля, чуть сбоку, стал Рене, согласно законам Таяны и Арции становящийся отныне наследником Марко. Илана не могла оторвать взгляда от чеканного профиля, герцог, казалось, глубоко задумался, и мысли его бродили в мирах, далеких от чинного, благостного рая, о котором распинался Тиверий.

— В конце концов, все не так уж плохо, — вкрадчивый голос сзади заставил девушку вздрогнуть. По этикету она не должна была оглядываться, но ей мучительно захотелось узнать, кто из нобилей, пусть шепотом, посмел нарушить траурную церемонию. Впрочем, раньше Илане и самой частенько доводилось перешептываться под храмовыми сводами. Видимо, и неизвестные собеседники больше думали о живых, чем о мертвых. Помимо воли Ланка жадно вслушалась в чужой шепот.

— Вряд ли Аррой останется здесь, — хрипловатый голос выражал сдержанные сомнения, — ему наши горы не нужны.

— Жаль, салический закон не позволяет царствовать женщине, — обладатель бархатного баритона казался искренне расстроенным.

— Но королева еще может родить….

— Если успеет. Вам не кажется, что здесь умирают достаточно быстро. Да и потом… Ребенок тарскийской девчонки должен не только родиться, но и вырасти. Марко немолод, и я не хочу, чтобы мной правил граф Гардани.

— По-вашему, лучше эландцы?

— Нет, не лучше. Но, любезный друг, давайте помолчим, на нас уже начинают поглядывать…

Илана все же оглянулась, но говоривших так и не увидела. Тем не менее их беседа направила мысли девушки в непривычную сторону. Принцесса, разумеется, знала правила престолонаследия, но для нее они были чем-то неимоверно далеким и ненужным. Женщины не могли наследовать трон Волингов, к тому же она даже не была старшим ребенком. Зато сейчас осталась единственным. И все равно не имела права на корону!

Если мужская линия пресекается, наследником становится ближайший родственник мужского пола или же его потомство, а таковым являлся Рене — не только брат покойной королевы и внучатый племянник одного из знаменитейших таянских властителей Зенона Долгого, но и Волинг. Волинг до мозга костей… Если бы она могла сказать то же самое про себя.

Когда Ямборы заставили с собой считаться половину Арции, умники из Академии раскопали «неопровержимые доказательства» их происхождения от легендарного властителя древности, но Илана предпочла бы, чтоб сначала появились доказательства этого родства, а потом уж горное золото, за которое можно купить все, что угодно. В том числе и предков. Быть Волингом — значит иметь неоспоримые права повелевать. Зато тарскийка Герика могла наследовать отцу, потому что Годои не были Волингами, и древний родовой запрет их не касался…

«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — Рене с трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание вколотить эти лживые и неумные слова в жирную глотку епископа Коатского и Никрийского.

Как можно верить, что Творец всеблаг и всемогущ, если он допускает, что самое лучшее и самое чистое гибнет, а подлость и предательство торжествует?! Аррой готов был признать, что они проиграли хитрому и искушенному в интриге врагу, но соглашаться с тем, что все произошло «по воле Творца» и что он, Шандер, полуживая Герика, все пришедшие в храм таянцы свершают тяжелейший грех, оплакивая Стефана, в это адмирал поверить не мог. А если бы поверил, то остаток своей жизни бросил на то, чтоб сокрушить Церковь, вынуждающую пресмыкаться перед силой, запрещающей любить. Ибо что есть запрет на скорбь по потерянным навеки дорогим, как не запрет любви?!

Рене вдохнул запах траурных курений, живо напоминавший ему узкие, белые улочки Эр-Атэва, где торговали лучшими благовониями, и черные, хищные корабли атэвских корсаров, подстерегавшие зазевавшиеся арцийские суда. Скольких атэвов отправил на дно Счастливчик Рене! Сколько раз проскакивал между двух рифов, выходил победителем в схватках со шквалами и стаями хищных кэргор. [86] Кэргора — агрессивное крупное морское животное, обладающее природным костяным тараном. Крупные стаи К. представляют опасность для самых больших морских судов. Церковь утверждает, что эти животные поставлены Творцом охранять Запретную черту, однако у маринеров бытует суеверие, что в кэргор превращаются погибшие в морских сражениях, если победители не жертвуют часть добычи Зеленому Храму. Адмирал видел смерть и убивал сам, но до этого проклятого лета не испытывал ненависти. Враг для него был в одной цене со стихией — надо победить, если уж нельзя обойти или обмануть, но ненавидеть скалы, туман или ветер глупо. Теперь он ненавидел. Потому что любил. Потому что не смог защитить.