Вера Камша - Темная звезда

Он никогда не забудет утро их с Шандером возвращения в Высокий Замок. Растерянное лицо обычно уверенного во всем Лукиана, пустые глаза Герики, отчаянные крики Преданного, с большим трудом водворенного в зверинец, затоптанные и переломанные кусты роз у Полуденных ворот… Проклятая память, как песок воду, вбирала в себя то, что должно было превратиться в неизбывную, постоянную пытку. В боль, которую придется тащить на горбу и скрывать до конца своих дней, Проклятый ведает, сколько их, этих дней, еще осталось…

Рене не смотрел на принцессу Таяны Анну-Илану, он о ней просто забыл, забыл сразу же, как провел на причитающееся ей отныне место. Какая-то часть сознания герцога заставляла его делать все, что нужно, тем более что Марко, внезапно став совсем больным и старым, просто не понимал, о чем его спрашивают. Всем занимались они с Шани. Гардани держался молодцом, но темные круги вокруг запавших глаз говорили о том, чего ему стоит это спокойствие.

Счастье еще, что жила на Лисьей улице маленькая колдунья, а в Закатной башне рыдала, сжавшись в комок, Белка. Шандер был из тех, кто живет во имя кого-то, останься он совсем один…

Ароматный дым тянулся вверх, исчезая в открытом над алтарем купольном окне. Жаркая духота храма, надоедливый голос Тиберия, вздыхающая и ворочающаяся толпа. Тиберий — ничтожество. Если бы его назначили кардиналом, он бы пережил всех, потому что таких самовлюбленных, напыщенных кабанов не убивают. Они не опасны, К счастью, Феликс — друг и воин. Он не оставит Таяну без поддержки, новый кардинал ДОЛЖЕН стать верным соратником, тем более что Архипастырь и сам ходит сейчас по лезвию бритвы. Как и его покойный предшественник. Жаль, они так и не увиделись с Филиппом, хотя и хотели этого. Филипп умел выбирать соратников — Феликс, Парамон…

Не случайно сюда был прислан именно он, а не надутый индюк вроде Тиберия. Легату Архипастыря и в голову не пришло рассказать кому бы то ни было о том, что случилось в Кантиске на самом деле. Глядя в глаза королю и королеве чистым и ясным взором, толстенький монах поведал лишь о скоропостижной смерти Архипастыря, о том, что преемник его известен, но по канонам до официального решения Конклава, который должен состояться в двадцать третий день месяца Лебедя, он, Парамон, не вправе назвать имя. Новый же кардинал может быть назначен лишь с благословения нового Архипастыря, так что таянцам придется еще немного подождать.

Вряд ли кто-то из присутствовавших на приеме нобилей догадался, что имя Архипастыря не Амброзий, а Феликс. И незачем им это знать раньше времени…

Сзади что-то глухо ударилось об пол, раздался приглушенный шум — видимо, кому-то стало плохо. До равноапостольной Циалы в иглециях люди сидели, но святая решила, что в Доме Творца должно стоять. С тех пор, особенно в жару, из храмов постоянно кого-нибудь выносили. Вот и теперь… Рене непроизвольно пожал плечами: вряд ли Творец столь мелочен, чтоб заставлять больных людей стоять в духоте целыми орами. Он, Рене, хвала Великим Братьям, пока здоров и силен, но даже ему выдержать службу от и до… Стефан, кстати говоря, вряд ли согласился бы с тем, что из-за него мучаются люди.

Очевидно, эта мысль — а что бы сделал или сказал Стефан — скоро станет привычной. Главное же, чего хотел племянник, это защитить Герику и спасти Таяну. Он бы просил Рене об этом, если бы умирал у него на руках. И Рене дал слово, нет, не Творцу и не покойному принцу — вопреки тому, что говорили клирики, эландец был убежден, что умирают раз и навсегда. Он дал слово самому себе. Отныне Таяна и Герика — это его забота и его долг.

«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — слова звучат громко, невыносимо громко.

Черный доломан Шандора теперь оторочен лиловым. Так повелось исстари. Цвет лучшей таянской сирени, цвет нежных весенних цветов был и цветом королевского траура. Епископ Коатский и Никрийский с умело скорбным выражением вел вперед похоронную службу, но Гардани на клирика не смотрел. Настороженный взгляд графа шарил по иглецию — прийти проститься с наследником был вправе любой житель королевства, а в королевстве в последнее время завелось слишком много убийц. Шандер уговорил Рене надеть под колет легкую кольчугу, хоть герцог и сказал, что сейчас его вряд ли будут убивать. Граф не обольщался — Аррой согласился лишь из нежелания спорить. Конечно, кольчугу по нынешним временам вряд ли можно считать надежной защитой, но это все же лучше, чем ничего. Тем более что король так и не дал разрешения покончить с Михаем.

Убийца, колдун и отравитель нанес удар даже из заточения. Пока он жив, в Высоком Замке никто не может чувствовать себя в безопасности — уж в этом-то Шани был уверен. Но Марко, казалось, совсем утративший волю к жизни, с неожиданной твердостью запретил даже приближаться к Арсенальной башне, служившей тюрьмой тарскийскому господарю. Ни Ланка, ни Лукиан, бурно поддержавшие капитана «Серебряных», не смогли переубедить короля. Может быть, он прислушается к словам Рене. После службы эландец будет говорить с Марко. А если откажут и ему, то «Серебряным» придется беречь Марко, Илану, Герику и особенно Рене в десять глаз. Хотя худшее уже случилось…

К вечеру Стефана и Зенона снесут в домовой иглеций, где и оставят до дня зимнего солнцеворота, ибо лишь в этот день земные оболочки Волингов предают сначала огню, а затем земле. Почти полгода Стефко будет совсем рядом, а затем… Затем Истинные похороны и высокий курган на берегу Рысьвы, который потом увенчает иглеций. Так надо. Хотя кому? Стефану? Творцу, позволившему его убить? Или же тем, кто остался?

Шандер с трудом заставлял себя смотреть на истаявшее лицо короля, притихшую Илану, задумавшегося о чем-то Арроя… Он должен сохранить их, пусть даже ценой собственной жизни. Если король будет упорствовать, то завтра Шандер Гардани убьет Годоя. Своими руками. И будь что будет! Даже если его казнят, он умрет с уверенностью, что его смерть стала последней.

Радостный звон колоколов возвещал — наступил вечер Праздника. В этот день 1110 лет назад Святая Равноапостольная Циала приняла посох Архипастыря. Долгое время событие сие ничем не выделялось на фоне других, так или иначе чтимых Церковью. Но четыре сотни лет назад был учрежден орден циалианцев, и вечер 21-го дня месяца Лебедя постепенно превратился в один из самых богатых и пышных празднеств.

Архипастырь Феликс вздохнул и позволил себя облачить в зеленое, расшитое серебром и отборным морским жемчугом парадное одеяние. Он и раньше-то, когда у него была всего одна рука, терпеть не мог, чтобы ему помогали. После исцеления выносить хлопоты неискренних, суетливых поислужников стало вовсе тошно, но еще больше претило Архипастырю неизбежное личное участие в торжествах. Он знал, кем на самом деле была Святая, но был вынужден петь хвалу этой лживой, властолюбивой предательнице. Иначе его бы не поняли — вставший во главе Церкви должен жить по ее канонам, если хочет выжить и помочь эландцу Аррою и эльфу Рамиэрлю в их борьбе.