Вера Камша - Темная звезда

Но вам я все равно благодарна. Я очень хочу, чтобы вы жили. Если вы потом сможете убить моего отца, я буду благодарна еще больше. Я не могу этого объяснить, но знаю, это он во всем виноват. А теперь прощайте!

— Так вот ты какая! — Рене словно в первый раз смотрел на молодую тарскийку. — Ни одна женщина до тебя так со мной не говорила. И забудь о том, что ты некрасива и неумна. Просто ты другая! Стефан это понимал, мы — нет. Прощай и прости нас всех за то… за то, что мы позволили с тобой сделать.

— Вам не в чем себя упрекнуть, Рене. И… мне было хорошо с вами. Или, во всяком случае, не было плохо. Прощайте, — она повернулась и быстро вышла из комнаты.

Рене молча рухнул на стул.

— Наконец-то ты признал очевидное, — Жан-Флорентин говорил тоном учителя, туповатый ученик которого наконец-то прочитал по слогам «У нас кот. Кот хорош».

— Это не было очевидным, друг, — Рене пододвинул к себе кувшин с вином, но раздумал пить, встал и подошел к окну. — Она сама не знала, какая она, пока не потеряла Стефана. А теперь уже поздно!

— Время лечит, — поднял лапу Жан-Флорентин, — все проходит. И это пройдет. Я не исключаю возможности, что именно Герика будет причиной той любви, которую тебе обещала Болотная матушка.

— Нет, я точно сойду с ума, — Рене все же палил себе вина и залпом выпил.

— Не уговаривайте, дан Шандер, — мы никуда не поедем. Никакой опасности нет, кому нужны жалкие знахари? А вот вам и дану Роману мы можем пригодиться, — Лупе неожиданно для себя самой накрыла узкой ладошкой руку Шандера: — Вам очень тяжко без Стефана?

Кого другого граф тотчас оборвал бы, но тут он просто кивнул темной головой. Женщина ничего не сказала, только взяла его ладонь и прижала к своей щеке. Шандер осторожно, словно боясь спугнуть невидимую стрекозу, придвинулся к знахарке и второй рукой обнял ее за плечи, уткнувшись лицом в пахнущие полынью волосы. Они не говорили. Зачем? Эта ночь была бы слишком грустной для любви — за стенкой храпел пьяный поэт, наверху возился со своими снадобьями Симон, а в Высоком Замке Белка распихивала по сумкам очень нужные ей вещи, вроде прошлогодней змеиной кожи или пары старых стремян. Через несколько часов займется заря, и эландцы покинут Гелань…

— Говорят, они увозят тело Иннокентия?

— Да. Король разрешил. Вернее, приказал. Иннокентий — эландец, похоже, Марко хочет зачеркнуть старую дружбу…

— Неужели он забыл даже королеву?

— Боюсь, что так. Я ничего не понимаю, Леопина, но мне будет легче, если ты уедешь с Рене.

— Зачем возвращаться к тому, что давно решено, — она ненавязчиво отстранилась и встала, — тебе пора. Скоро утро.

Граф покорно встал, привычным жестом проверив шпагу и кинжал. Она молча, опустив голову, подала ему шляпу и плащ. Принимая их, Шандер словно по наитию нежно коснулся лица женщины, заставив ее посмотреть ему в глаза.

— Почему ты плачешь?

— Потому что боюсь за тебя…

День обещал быть прекрасным, но в Высоком Замке это мало кого радовало. Большинство его обитателей до последнего не верили, что эландцы уходят. Толстая Нэнна, почти десять лет заправлявшая в Большой Поварне, во всеуслышанье объявила, что коли король рассорился с герцогом да еще не велит казнить Годоя, то он выжил из ума. С ней не спорили. Слух о ссоре Марко и Рене наполнял все закутки замка от нижних подвалов, где могли заблудиться даже старожилы, до дозорных башен, на которых стояли угрюмые «Золотые».

Первые лучи солнца коснулись верхушек огромных каштанов, когда с рассвета толпившиеся в арсенальном дворе свободные от дежурств воины, самые смелые из нобилей и прислуга увидели одетых по-походному эландцев, выводивших своих лошадей. Герцог еще не выходил, всем распоряжался его коронэль. Дети Альбатроса отводили глаза, сталкиваясь с недоуменными взглядами таянцев. Все отчего-то чувствовали себя неловко. Мрачный Лукиан подошел к стоящему на Синей лестнице Шандеру и, потоптавшись на месте и откашлявшись, сказал вроде бы в никуда:

— Не понимаю, почему именно сейчас…

Шандер знал почему, но как объяснить ветерану, что тот самый король, которому Лукиан отдал сорок лет своей жизни, предпочитает ссору с другом и родичем казни убийцы собственных сыновей? Шандер зябко передернул плечами, нет, проще убить старика, чем сказать такое. К счастью, отвечать и не понадобилось. Появился Рене Аррой, моментально завладев вниманием всех, открыто стоящих на площади или же следящих за отъездом из многочисленных замковых окон.

Рене легко сбежал по крутой лестнице и вскочил в седло. Алый плащ эландца казался языком пламени. То, что он надел цвета Волингов, говорило о многом — Аррой больше не был другом, союзником, членом семьи. Он был принцем королевской крови, присягавшим защищать Благодатные земли от любой угрозы, откуда бы она ни исходила. Шандер никогда еще не видел Рене в красном и отстранение отметил, как неодинаковы бывают одежды одного цвета.

Красное и черное носил Михай Годой, на нем они казались зловещими, как броская окраска цветов и насекомых, что предупреждают: «Не троньте нас, мы ядовиты! Мы опасны!» Другое дело Рене Аррой! Эландец, одевшись непривычно ярко, словно бросал вызов надвигающейся опасности, ставя в известность всех, имеющих глаза, что готов к бою и будет биться до конца. И порукою тому алый цвет Волингов — цвет живой крови, крови, без которой немыслима жизнь.

Гардани поймал себя на мысли, что лихорадочно пересчитывает ныне живущих потомков легендарного Воля. К ужасу своему, граф обнаружил, что не осталось почти никого.

Странные болезни, несчастные случаи, бесплодные или неверные жены… И еще несколько отмечены кошачьим следом. [88] Кошачья лапа — в Благодатных землях на гербах незаконнорожденных, в случае, если их права признаны Императором и Церковью, к фамильному гербу добавлялся отпечаток кошачьей лапы. Если бастард не был признан, но есть четыре свидетеля, готовые подтвердить его происхождение, он может использовать герб того же цвета, что и фамильный, где в правом верхнем углу помещается уменьшенное изображение родового символа (золотого — для мужчин, серебряного — для женщин), а через весь герб наискосок изображаются отпечатки кошачьих лап. Правда, арцийские императоры живы и благоденствуют… Но ведь Анхель Светлый, основавший новую династию… Потомок Ямборов — да, но Воля? Родство великого императора с прародителем августейших фамилий Благодатных земель было, мягко говоря, спорным. Зато Шандер твердо помнил, что мятежный Руис Аррой, принесший арцийские нарциссы в Эланд, был последним Волингом, чья родословная не подвергалась сомнению.