Вера Камша - Несравненное право

Залиэль стояла как раз в перекрестье их лучей, и на ее белых одеждах плясали алые и синие огни, то сливаясь в лиловые россыпи, то вновь разбегаясь. Постепенно их хоровод становился все более упорядоченным и быстрым, разноцветные искры кружили вокруг женщины все быстрее, это уже не были отблески звездного света, а искры самого настоящего огня. Залиэль произнесла длинную певучую фразу на языке, похожем на эльфийский, но не на эльфийском. А может быть, Лунные когда-то знали другой язык. Сверху в алтарь ударил луч лунного света — прямой и острый, как клинок. В новолуние это было невозможно, и тем не менее это было так. Лунный свет заливал темно-синий камень алтаря, изнутри которого навстречу белому лучу рванулся лазоревый. Два потока света то переплетались, как переплетаются в поле побеги вьюнков, то расходились. И когда синяя и белая змеи в очередной раз отпрянули друг от друга, между ними бросилась женщина в своих объятых звездным пламенем одеждах. Раздался высокий чистый звон, словно на гигантской гитаре оборвалась струна, и Залиэль исчезла в чудовищном водовороте света. Никакие глаза не могли бы это выдержать, и я невольно закрыла лицо руками. Через мгновение я справилась с собой, но было поздно.

Залиэль в изнеможении опустила руки у камня, на котором переливался всеми оттенками синего и голубого столб пламени. Это был именно столб или колонна, потому что мельчайшие язычки огня были устремлены вверх так точно, словно их направлял какой-то свихнувшийся на геометрии маг. Разумеется, на небе не было никакой луны, Волчья Звезда стояла в зените, но ее свет больше не казался нестерпимо алым, а голубая Церида и вовсе скрылась из глаз.

Все тело от лежания на камне у меня затекло, но я не могла уйти, пока Залиэль оставалась в храме. Я скорее бы позволила себя убить, чем призналась бы в своем любопытстве. Эльфийка же внизу, кажется, устала так, что не могла заставить себя пошевелить ни рукой, ни ногой. Просто стояла и бессмысленно глядела в зажженный ею колдовской огонь. Если бы мне не было так мучительно стыдно, я бы сошла вниз и отвела бы ее домой. Наверное, в конце концов я бы так и поступила, не раздайся стук приоткрывшейся двери.

Вошедший, в котором я узнала Романа, приблизился к застывшей фигуре в белом. Я не слышала, о чем они говорили, если они вообще говорили. Лунная королева тяжело и неграциозно оперлась на руку своего внука, и они ушли. Я немного подождала, чтобы убедиться, что никто не вернется. Можно было возвращаться, но меня тянула к себе синяя колонна, и я, спустившись вниз, подошла почти к самому алтарю.

Рассмотреть как следует собственную смерть заранее дано немногим. Атэвы считают, что мы сами определяем свой конец, каждый раз из двух или трех дорог, предложенных нам судьбой, выбирая одну, и в конце последней нас ждет именно то, к чему мы стремились. Возможно, они правы и свобода воли, свобода выбора в конце концов сводится к праву самому выбирать свою смерть!

Я стояла среди легких белоснежных колонн в шаге от заветного круга. Пока все складывалось хорошо, даже слишком хорошо. Меня никто не заметил, да и кто стал бы за мной следить на этом заповедном острове, превращенном его хозяевами в такой же земной рай, каким было Убежище. Деться отсюда я никуда не могла — все знали, что мои силы исчезли после изгнания Оленя, и я была не больше чем женщиной с примесью эльфийской крови и способностью к плохонькому колдовству. Что ж, так оно и было во всем, кроме одного. Я все еще оставалась Эстель Оскорой, и моя жизнь стоила дорого. Достаточно, чтобы выкупить другую, куда более ценную и для меня, и для Арции.

Архипастырь с сожалением взглянул на Иоахиммиуса.

— Нам будет вас недоставать, отче.

— Нам? — на полном благообразном лице кардинала Кантисского мелькнула лукавая усмешка. — Да половина конклава будет счастлива от меня избавиться… Другое дело, что дальнейшее возвышение Максимилиана их не обрадует, но тут уж я ни при чем…

— Сдаюсь, — наклонил голову Феликс, — не нам, МНЕ будет вас не хватать…

— Вот в это, мой друг, я охотно верю, — Иоахиммиус сложил руки на объемистом животе, — но разрешение калифа на строительство нашей обители в местах, святых для каждого последователя Церкви нашей, требует немедленного отклика. Нужно успеть, пока атэвы не забыли о наших блестящих победах и пребывают в уверенности, что император вот-вот вернется.

— А вы на это разве не надеетесь?

— Именно что надеюсь… Надежда странное чувство, она овладевает нами тогда, когда разум говорит, что дело плохо, и сердце это знает, но не хочет смириться с неизбежным. Вот и получается надежда… — Иоахиммиус шумно вздохнул, — я хочу, чтобы Рене и Герика вернулись, но… Было в том, как они уходили, нечто, что, по крайней мере меня, заставило попрощаться с ними навсегда…

— Жаль, что я не выбрался в Идакону, — вздохнул Феликс, — но кто ж мог знать… Мне тоже тревожно, хоть я и не понимаю почему…

— Понимаете, только не берете себе за труд назвать вещи своими именами, а может, и не хотите этого делать, — кардинал с сочувствием посмотрел на Архипастыря. — Творец в великой мудрости своей заповедал своим смертным детям брать от жизни все, что они пожелают, но платить за это полной мерой… А теперь представь, какую цену должен заплатить Рене Аррой за победу. За три короны. За прекрасного сына и надежных друзей. За Герику, которую он, без сомнения, любит великой любовью и которая любит его. Если ценой будет только его жизнь, я скажу, что небеса к нему неслыханно милосердны…

Но я хотел говорить не об императоре, да будет над ним благословение Творца и всех добрых сил, как бы они себя ни называли. То, что я и три сотни монахов и послушников решили уйти в пустыню Гидал, называют подвигом во славу Божию… Может, для тех мальчиков, которые идут за мной, оно и так, но не для меня…

— Я понимаю, — бывший рыцарь вздохнул. — Вы устали от интриг, суеты, лицемерия, вы ищете свободы и успокоения. И вы заслужили их. Я и сам с радостью навсегда ушел бы отсюда, но не в пустыню, а во Фронтерские леса. Но не могу.

— Нет, причина не в этом, хотя я действительно не терплю многих своих собратьев, но я скорее бы постарался убрать их из Кантиски, а не бежать от них. Вся беда, — кардинал смешно наморщил лоб, — что вы слишком поздно пришли в Церковь и продолжаете все измерять мирской мерою. Надо же, о покое заговорили. И с кем?! Со мной! Покой, конечно, вещь достойная, тем более война позади, но нам нужно думать о будущем.

— А, — с облегчением вздохнул Архипастырь, — вы говорите о вере атэвов, придуманной этим их пророком… Да, она рассчитана на завоевателей. Будь наше рыцарство более молодым и голодным, а края поскуднее, она бы и у нас привилась, но у нас и так слишком мало людей и слишком много земли, особенно в Таяне и Пантане, так что Баадуково учение у нас вряд ли приживется…