Виктория Абзалова - Да не убоюсь я зла

Наемная братия, слыша красноречивые звуки и чуя запах дыма, бодро вышибала ставни и двери, запертые оборотнем. Раздавалась перекличка дозорных. Караульный как раз задавал сакраментальный вопрос «кто такие и чего надо»…

На бегу — хотя бегом это назвать не смогла бы и хромая черепаха, — юноша подхватил попавшийся под руку инструмент, вроде щипцов, полено, и заколотил по всему, что как-то могло издавать звук, заголосив, надрывая легкие:

— Лю-ю-юди! Пожар! Гор-и-и-м!

Караульный отвлекся, оборачиваясь, и Уриэль ощутил еще не явный, но понятный и ожидаемый испуг перед огненной стихией, пожирающей твое добро и подбирающейся к жизни. Для того, что бы побудить к бегству — этого страха было еще мало, а сам Уриэль слабел все больше, но воспользовавшись заминкой просто повис на вояке, истошно вереща:

— Это черти из Ада рвутся! Спасайся, пока можешь! Страшный суд наступает, и первая труба уже прозвучала!

Ошалевший от такого натиска, в самом деле видя явные признаки неудержимо распространявшегося пожара, и провожая взглядом напарника убегающего куда-то — Бог весть, что тому пришло в голову в этот момент! Быть может, он геройски бежал спасать запертых в часовне людей, а может припасенные из жалования монеты под кроватью дородной жаркой поварихи… Под раздавшийся повторный сигнал рога — тот без труда стряхнул с себя юношу и тоже бросился бежать.

Сидя на земле, Уриель со злобой смотрел на механизм ворот. Вырвавшаяся таки на свободу вольница, оценив обстановку, ринулась не к почти полностью охваченной огнем часовне, колодцу… И не к воротам, конечно, — а в сам замок, что бы под предлогом спасения господ и их ценностей, сначала разжиться чем-нибудь стоящим.

Нужно ли говорить, что в скором времени пожар запылал и там?

Оставляя в дереве глубокие борозды от ногтей, обламывая их чуть не до крови, Уриэль навалился на ворот всем телом, и скрип скверно смазанного железа — прозвучал желаннее, чем музыка райских кущ…

В глазах мерцал целый хоровод созвездий, безвольное тело медленно сползло с рычага под ноги вступавшим, и только дестрие — умнейший конь, равноправный боец и на турнире, и в реальной схватке: самое понимающее существо, из сопровождающих человека со времен библейских прародителей до Потопа и наших дней, — смог вознести копыта, миновать эту еще дышащую горку костей и кожи, пахнущую человеком…

Яростная длань вздернула кверху за волосы:

— Где Лют?!

Уриэль только молча повернулся в сторону часовни, просто мечтая о том, что бы все-таки потерять сознание. Но та же рука волокла его, по-прежнему за волосы, и оставалось лишь кое-как переставлять ноги. Он с торжеством, которого никогда от себя не ждал, видел: как загодя изготовленный таран, запасенный вовсе не для такого, выносит многострадальные двери, и следом врывается вооруженное хоругвями, крестами и прочими освященными предметами братство.

Он видел, как Ян не ожидая того, опрокидывается навзничь, как спотыкается Рубин, тут же отступая перед исполненным веры инквизитором, воплощающим сейчас Кару Господню… Про него забыли. Он больше им не нужен! Никому…

И Уриэль улыбаясь, позволил себе все же покориться слабости. «Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения…». «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь.

За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе. Духа не угашайте». 1-е Павла Фессалоникийцам, 9, 16, 19 «Ян!!!»

Марта не была бы собой, если бы развернувшись тогда, так и уехала навсегда. То, что раньше она принимала за безмятежность, мертвенный покой ее души однажды был нарушен, — грубо и довольно жестоко, но уже давно она осознала, что вновь ощутить его не хочет. И возвращалась она вовсе не потому, что идея христианского милосердия застила глаза и заткнула уши, мешая здравому смыслу взывать к рассудку. Но был вопрос, который волновал ее необыкновенно, и эта новая, а точнее проснувшаяся ото сна женщина, предпочитала разрешить его немедленно, чем остаток жизни мучится сомнениями, терзаться, ждать чего-то, а точнее кого-то, не будучи уверенной, что этот кто-то достоин того, что бы его ждали.

Прежде она долго думала как быть с золотом, полученным за Уриэля. Тридцать серебрянников выглядели скромным подаянием рядом с этой суммой, на которую преспокойно можно было приобрести добротную ферму. Даже прикасаться к ним было гадко, но предусмотрительность взяла свое: Марта прикопала их той же ночью, и времени на это ушло порядочно — земля смерзлась, а лопатой разжиться было негде.

«Если что: легко пришло — легко и уйдет!», — подумала она, утирая со лба нечестный, но от этого не менее соленый пот, а потом уже неспешно тронула повозку. За этот долгий день руки она себе сбила до кровавых мозолей, но боли не чувствовала.

И когда ее окружили без всякого окрика, — не испугалась. Впрочем, этим охотникам, такая добыча была не интересна.

— Бесстрашные вы все слишком, — протянул Хёссер, когда поставленная перед ним ведьма не то, что глаз не отвела, но и вернула усмешку, — Почему? Не поверю ведь, что не боишься!

— Сам-то не боишься, невинную душу погубить? — дернула губами Марта.

— Отпустить. Не денется никуда, — коротко распорядился инквизитор, и на нее перестали обращать внимание.

Конечно, на штурм ведьму никто не брал, но никто не мешал ей берегясь следовать за отрядом, и она вошла в распахнутые ворота цитадели аккурат в тот момент, что бы увидеть Хессера и Яна обменивающимися любезностями на ступенях полыхающей замковой часовни…

— Вот уж не гадал, что тебе жизнью буду обязан! — признал очевидное Ян, вскакивая на ноги.

— Неисповедимы пути Господни! — несколько рассеяно отозвался инквизитор, обращая взгляд на попиравшего и без того оскверненный алтарь Рубина с рапирой и кинжалом.

Пока его люди выводили уцелевших адептов ковена, он бестрепетно шел к одержимому сквозь огненную купель. И Лют не мог не признать мужества своего кровного врага, чувствуя странное удовлетворение: давя гадину, можно испытать лишь омерзение, но противник умный, смелый и сильный — некоторым образом возвышает тебя самого.

Однако то, что он здесь, означает…

Оборачиваясь, Ян высмотрел таки искомое, бросаясь туда.

— Вставай! Замерзнешь…

Уриэль улыбнулся этому голосу, но шевелиться сил не было.

— Вставай, парень! — оборотень тормошил своего нечаянного крестника, — Пора уносить ноги… Эк тебя!

Рядом встала Марта.

«Дура!» — беззвучно сказал Лют в сияющие просто неземным светом синие глаза.

«Сам выбрал!» — так же молча ответила она.

Самое время незаслуженно забытым напомнить о себе, не так ли? Так о ком все забыли, но кто не может позволить так просто списать себя со счетов? Ответ один, и он правильный: Элеонора. Нагая графиня, выпрямившись в свой не самый большой рост в оконном проеме, сжимала в тонких ручках любимый дублетер, за которым она и кинулась.